Она прожевала кусок лепешки и проглотила его.

– Это не твоя вина, – сказала она. – Томас не моногамный. Я думаю, он пытается как-то с этим справиться, но у него не выходит.

– Но кто-то в этом, наверное, виноват? – спросил Халениус с еле заметной улыбкой.

Анника покачала головой, внезапно почувствовав себя невероятно усталой. Потом впихнула в рот последний кусок курятины, соскребла остатки риса с помощью лепешки и встала.

– Я пойду и отдохну немного, – сказала она.

Анника проспала час в постели Калле. Когда проснулась с тяжелой, точно налитой свинцом головой, на улице уже стемнело, небо было серым без луны и звезд. Халениус тихим голосом разговаривал по мобильному в спальне. Она незаметно пробралась в ванную в одной футболке и трусиках и выпила две таблетки от головной боли, почистила зубы и, посидев немного на унитазе, проснулась окончательно. Когда она вышла в прихожую снова, Халениус стоял там с взъерошенными волосами и с чашкой кофе в руке.

– Приходи, – сказал он коротко и направился в сторону спальни. – Похитители выложили в сеть новое видео.

– Томас?

– Нет. Парень в тюрбане.

Она поспешила в детскую комнату, натянула на себя джинсы и кофту и последовала за Халениусом босиком. Он сидел у компьютера с поставленным на паузу видеофильмом на экране.

– Новость с французом выплыла наружу, – сообщил Халениус. – Они, похоже, специально ждали, когда ее обнародуют, поскольку это видео выложили всего через пару минут после сообщения Франс Пресс.

Анника наклонилась над плечом Халениуса. На мониторе она увидела одетого в военную униформу мужчину в тюрбане из предыдущего фильма. Темно-красный фон и прочая обстановка вроде бы остались теми же самыми.

– Они снова использовали тот же самый сервер? – спросила Анника.

Статс-секретарь почесал голову.

– Нашла кого спросить, мне стоит труда войти в собственный компьютер… В Сомали явно есть два-три интернет-провайдера, самый крупный называется «Телком», но они использовали не его серверы, а какой-то из небольших фирм. Хочешь посмотреть?

– Понятно, что он говорит?

– Это ссылка Би-би-си, они сделали субтитры. Ты, пожалуй, можешь взять стул…

Анника выпрямилась, поняла, что ее волосы лежали у него на плече. Быстро убрала одежду со стоявшего у окна стула, бросила ее на кровать и подтащила стул к письменному столу, где разместила его на должном расстоянии от кресла на колесиках Халениуса. Халениус кликнул мышкой по экрану, и картинка ожила. Аннике пришлось вытянуть шею, чтобы все видеть, Халениус сместился немного в сторону, и она пододвинулась ближе. Мужчина в тюрбане таращился прямо в камеру, его глаза были очень маленькими. Он представил свое послание на том же языке, что и раньше, так же медленно и четко, содержание оказалось примерно тем же самым, но он ужесточил свои требования.

«Зло и высокомерие западного мира не останутся безнаказанными. Час возмездия приближается. «Фикх Джихад» убил французскую собаку за его грехи. Но еще есть возможность найти консенсус. Наши условия просты: открыть границы в направлении Европы. Упразднить «Фронтекс». Поделить мировые ресурсы. Отменить покровительственные пошлины.

Еще многие разделят судьбу француза, если мир не прислушается к нам. Свободу Африке! Аллах велик!»

Картинка задрожала, как бывает, когда человек напрягается немного, чтобы выключить видеокамеру. Ее место занял черный квадрат. Халениус закрыл Интернет.

– Обращение и на сей раз длится тридцать восемь секунд, – сказал он.

– Это играет какую-то роль? – спросила Анника.

– Не знаю, – пожал плечами Халениус.

Потом они молча сидели рядом и смотрели на темный экран.

– Итак, что это означает? – спросила Анника.

– Определенные выводы можно сделать, – сказал статс-секретарь. – Данная группа берет на себя убийство француза, это ясно. Причину труднее понять. Чем он им не угодил?

– Он занимался вопросами «Фронтекса» в ЕС?

Халениус покачал головой:

– Нет, абсолютный новичок в данной связи, конференция в Найроби была его первым вкладом по данной части. Лично он также не демонстрировал никаких расистских или экстремистских воззрений. Его жена вообще родилась в Алжире.

Анника наклонилась вперед к компьютеру.

– Прокрути ролик снова, – попросила она.

Халениус неправильно кликнул несколько раз, но в конце концов запустил видео. Анника смотрела на глаза неизвестного мужчины, пока тот говорил. Он косился влево неоднократно, как бы обращаясь за помощью к письменному тексту.

– Он образован, – сказала Анника. – По крайней мере, умеет читать.

Картинка дернулась и пропала.

– Их минимум двое, – продолжила она. – Во-первых, этот в тюрбане, и, во-вторых, кто-то другой, который стоит сзади или около камеры и выключает ее. Разве нельзя проверить интернет-фирму, чей сервер они используют?

– Юридическая ситуация непонятная, – пояснил Халениус. – Интернет-провайдеры не могут открывать информацию о своих пользователях без особой причины. В данном случае, конечно, речь идет о преступлении, но запрос о выдаче данных должен исходить от властных структур, а такие вряд ли есть в Сомали…

– А разве подобное обычно волнует американцев или англичан? – спросила Анника.

Халениус кивнул:

– Все правильно. В начале двухтысячных янки вбили себе в голову, что бен Ладен использовал сомалийские серверы для денежных трансакций, и тогда они просто-напросто прикрыли интернет-трафик по всей стране. Так продолжалось в течение многих месяцев.

Анника прикусила губу.

– Он говорит о «собаках» и «консенсусе». По-настоящему высокопарный слог, не так ли? Символично, пожалуй? Грехи француза, наверное, символизируют нечто иное? Грехи Франции или всей Европы?

– Есть другой и более серьезный аспект в его послании, – сказал Халениус.

Анника бросила взгляд в окно, ну да, она уже все поняла.

– Он угрожает убить остальных заложников, если его требования не выполнят.

Халениус кивнул.

Анника поднялась.

– Пойду и переключу мобильные на беззвучный режим.

Ее рабочий мобильник ожил уже четыре минуты спустя. Она не стала трогать его, и разговор переключился на автоответчик. Звонили из Телеграммного газетного бюро и хотели получить ее комментарий относительно последних событий в драме с заложниками в Восточной Африке.

Не дожидаясь, пока другие средства массовой информации начнут охоту на нее, Анника оставила телефоны в прихожей, а сама закрылась в детской комнате со своим компьютером. Ей требовалось написать самую высокооплачиваемую статью в ее жизни в качестве вольного художника: «Что ты чувствуешь, когда твоего мужа похитили». И относительно необходимости быть политически корректной у нее и мысли не возникало. Она решила писать честно и подробно, строго придерживаться фактов, но такими дозами и в таком формате, какой сама для себя определила. И в настоящем времени, пусть данный прием считался совершенно неприемлемым для таблоидной журналистики, но в ее формате это вполне могло сработать, да и в любом случае чтобы пойти наперекор общепринятым нормам. Анника не собиралась загонять себя ни в какие рамки, просто исходила из принципа «пусть слова льются рекой», ведь никто не знал, будут ли ее текст когда-либо читать, и если да, то кто, и у нее не было необходимости фокусироваться на чем-то конкретном сейчас, она всего лишь изливала на бумагу то, что накопилось у нее на душе с четверга, разделяла весь этот временной отрезок на дни и часы, а порой даже на минуты.