— Зачем обматывать лицо? — спросил Ари, глядя на лежащего перед ними человека.

— Черная язва может распространяться по воздуху. Стоишь рядом, дышишь этой дрянью, и она попадает в тебя, — пояснил Снек и указал на чашу с дымящимися углями, на которых виднелся пепел благовоний. — Именно для того, чтобы зараза не распространялась по воздуху, мы и жгли те травы.

Парень почесал нос, который жутко чесался от приторного запаха трав в помещении, и от которого во рту стояла горечь.

— А перчатки зачем? — взглянул на толстые кожаные перчатки на руках парень.

— Эта болезнь не только летает по воздуху, но и передается через прикосновение, — пояснил Снек. — И самое противное в этой дряни то, что сила стихий только усиливает и подпитывает её.

— Тогда как мы её будем лечить? — хмуро спросил парень.

— Мы не можем взять и залить все светом... вернее можем, но это не поможет. Свет может выжечь черную язву, но для этого света должно быть много, а язв мало.

— Так тут ведь живого места нет, — хмуро ответил парень, глядя на лежавшего перед ними мужчину.

Пациенту было около сорока лет, и выглядел он крайне истощенным, даже несмотря на раны и гнойники на теле, были видны ребра, а живот был настолько впалым, что торчали гребни подвздошных костей.

— В этом и суть, — кивнул Снек. — Сейчас мы с тобой берём эти ножи и соскребаем с тела эти чёрные гнойники. После промываем крепким самогоном, что дали торговцы, а уже потом лечим его светом.

Ари взял в руки небольшой изогнутый нож и взглянул на наставника.

— Так он ведь тупой, как палка.

— А ты резать его собрался? — хмыкнул клирик. — Смотри. Эти ножи нужны только для того, чтобы соскрести верхний слой чёрного струпа.

Клирик нагнулся к руке и ловким движением несколько раз провёл по одной из язв ножом, соскребая гной и чёрную корку.

— М-м-м-м... — застонал мужчина.

— Терпи, — произнес Снек. — Если хочешь жить — не дергайся.

Ари сморщился от зловонного запаха и нехотя подошел к другой руке.

— Чем быстрее сделаем, тем больше шансов, что он переживет вливание светом и встанет на ноги, — пояснил клирик.

Ари кивнул и принялся за работу.

На пол дома, хозяев которого позавчера сожгли на общем костре, начали падать капли гноя и ошметки чёрных струпов. Снек действовал быстро и решительно, справляясь с каждой язвой за несколько движений. Ари действовал медленнее, и ему приходилось гасить рвотные позывы. Так или иначе, но им удалось справиться с телом человека за двадцать минут. Тот под конец уже в открытую орал во все горло от боли, но никаких эликсиров или обезболивающих трав.

— Ари, самогон!

Парень сбросил перчатки и подхватил графин, плотно заткнутый самодельной пробкой из деревяшки и тряпки. Налив в небольшую миску, он протянул ее Снеку. Тот смочил в самогоне тряпку и принялся протирать раны.

— У-У-У-У-А-А-А-А!!! — завопил мужчина.

— Терпи, — рыкнул Снек, прижимая руку к столу, на котором лежал больной.

Ари принялся помогать наставнику, стараясь не обращать внимания на крики и попытки больного вырваться.

Всё заняло около десяти минут. Снек не церемонился, в отличие от Ари, не привыкшего к таким работам. В итоге измученный раненный всё-таки получил свою порцию обезболивающего и успокоился.

— Теперь работаем светом, — ответил Снек и, начертив на груди больного знак Единого, кивнул Ари.

Парень взял в руки псалтирь и принялся читать молитву.

— Пресвятая дева, спасительница и целительница...

За всем этим действием у входа наблюдали Гош с Руди.

— Такими темпами местные быстрее передохнут, чем дождутся нашей помощи, — произнёс Гош.

Руди мрачно взглянул на паладина и тяжело вздохнул.

— Пойдем, нам надо заняться сортировкой, — произнёс воин и хлопнул по плечу воришку.

Выйдя из помещения, они направились к небольшой площади, которую окружали дома из серого кирпича, что местные делали недалеко от города.

Двухэтажные дома с открытыми настежь окнами. Кое-где всё еще висели чёрные тряпки, обозначающие, что внутри болеющие. Лестницы, ведущие на второй этаж с улицы, говорили о том, что в доме зачастую жило по несколько семей.

Под ногами у паладина и послушника была каменная мостовая. Раньше она была всегда чистой и опрятной. Её ежедневно протирали подошвами сапог и подолами длинных одеяний местные жители. Раз в неделю на улицы выходили заключенные и осужденные жители, которые с метлами убирали то, что осталось. Город всегда славился своей чистотой и опрятностью. Своими прямыми улицами и стратегией застройки.

Сейчас же, идя по улице, двое служителей церкви четко ощущали дыхание мертвого города. Ни тебе лавочников, ни обозов с товарами, никаких зазывал, в плохой день готовые хватать за руку и тянуть тебя к прилавку, лишь бы ты купил. Не было слышно местной лютни и традиционного протяжного мужского пения, так похожего на молитвы степняков.

— Еды... — раздался едва слышный голос из узкого прохода между двумя домами. — Прошу вас... хоть что-нибудь...

Руди повернул голову и обнаружил старика, замотанного в лохмотья. Лицо сухое, торчащие скулы, впалые щеки и заострившийся нос.