Сердце у Дороти упало при взгляде на «Рингвуд-хауз». Особенного великолепия она не ожидала, но все-таки чего-то чуть приветливее этой берлоги. Несмотря на восемь вечера ни одно окно не светилось. На стук открыла и впустила в сумрак прихожей высокая насупленная женщина, показавшаяся Дороти служанкой, но оказавшаяся самой директрисой. Без разговоров, только коротко спросив имя вошедшей, она направилась впереди гостьи по темной лестнице в угрюмую, почти тонувшую во мраке гостиную и отвернула газ еще на волосок, сделав довольно различимыми черное пианино, набитые конским волосом кресла и несколько развешанных по стенам, призраками глядевших фотографий.

Перевалившая за сорок, тощая, жилистая миссис Криви двигалась резко и решительно, что позволяло предположить твердость воли и, вероятно, скандальный нрав. Ее никак нельзя было назвать грязнулей или неряхой, но выглядела она какой-то бесцветно тусклой, будто всю жизнь провела в погребе, и нечто жабье притаилось в складке кисло надутого рта с оттопыренной нижней губой. Речи ее звучали визгливо, повелительно, не очень грамотно, порой даже вульгарно. С первого взгляда узнавался хищник, который знает чего хочет и цапнет это жадной пастью; не самый лютый живоглот – понятно было, что интереса у нее к другим не хватит съесть с костями. Так, обглодает да и бросит, как вытертую негодную швабру.

Даром любезностей миссис Криви не расточала. Кивнув Дороти на кресло (приглашение походило на приказ), сама тоже уселась, скрестив костлявые длинные руки.

– Думаю, мы поладим по-хорошему, мисс Миллборо, – пронзительно и грубовато заговорила она. (Дороти по совету мудрейшего адвоката сэра Томаса сохранила псевдоним Эллен Миллборо). – Думаю, обойдусь без неприятностей, которые у меня вышли с двумя, которые до вас. Так говорите, раньше никогда учительницей не работали?

– В школе не приходилось, – ответила Дороти, следуя легенде рекомендательного письма, где было уклончиво упомянуто о некотором опыте «приватного преподавания».

Миссис Криви кинула взгляд на Дороти, как бы раздумывая, посвящать ли ее в секреты школьной педагогики, но заключила, видимо, что не стоит.

– Ну, поглядим, – хмыкнула директриса. – Должна сказать, – прибавила она обидчиво, – с помощницами нынче трудно. Ты им и жалование дай, и отношение, а благодарности-то ноль. Последняя, которую вот только что пришлось спровадить, эта мисс Стронг учительство-то знала. Она ведь даже была БИ, а уж кого еще для школы лучше, разве что МИ[39]. Вы-то, мисс Миллборо, случайно не БИ или МИ?

– Нет, к сожалению, – сказала Дороти.

– Вот это плохо. На проспекте лучше выглядит, когда учителю к фамилии еще всякие буквы. Ладно! Может, и ничего. Из наших-то родителей мало кто толком понимает насчет БИ, а показать свое невежество им стыдно будет. Но по-французски уж конечно вы можете?

– О, французский… Я, разумеется, его учила…

– Ну, тогда нормально. Главное, чтоб нам это в проспекте вставить. Так я вам хочу досказать: мисс Стронг умела все по учительству, только не соблюдала себя, как я говорю, с моральной стороны. Наш Рингвуд-хауз имеет большую твердость с моральной стороны. Уж это первое, что надо для родителей, сами потом поймете. А та, которая перед мисс Стронг, мисс Бруер – ну, в ней была, как я говорю, слабоватость. Со слабоватостью школьниц не приструнишь. Кончилось тем, что одна младшая взяла спички, залезла под стол учительский и юбку мисс Бруер подпалила. Как же ее после того держать? За дверь – и безо всяких аттестовок, скажу я вам!

– Вы сразу исключили провинившуюся девочку? – переспросила Дороти неуверенно.

– Что? Девочку? Нет уж! Стану я, что ли, свой доход за дверь выкидывать? Мисс Бруер эту я мигом выставила. Какой прок от учительницы, если при ней дерзости в классе. У нас сейчас набрано учениц двадцать одна; им, знаете, хорошая острастка требуется.

– Вы сами не преподаете?

– Господи-боже, нет! – презрительно фыркнула миссис Криви. – И так уж забот полон рот, чтоб еще время тратить на всякое учительство. И дом ухода требует, и учениц семь сейчас здесь обедают, а у меня прислуга только приходящая. И главное дело, надо ж все время деньги из родителей выколачивать. Оплата, оплата – вот что надо держать в уме, так ведь?

– Да, наверное, – сказала Дороти.

– Ладно, давайте-ка договоримся про ваш заработок, – продолжила миссис Криви. – В учебное время я вам даю стол, комнату и десять шиллингов в неделю; в каникулы вам будет только стол и комната. Для стирки можете пользоваться котлом на кухне, и в ванной я топлю колонку вечером каждую субботу; или почти что каждую. Эта гостиная, где мы сейчас, не для вас – тут моя приемная, но зря жечь газ у вас в комнате тоже нечего. Можете, когда захотите, в утренней гостиной сидеть.

– Спасибо, – поблагодарила Дороти.

– Ну, вот вроде и все. Вам, я думаю, спать пора. Вы ведь уже, конечно, ужинали?

Дороти ясно намекнули, что угощать ее сегодня не намерены, поэтому, погрешив против истины, она сказала «да», и беседа завершилась. Типичная манера миссис Криви – не длить общение секундой более необходимого. Разговор с ней так жестко, так определенно сводился к сути, что вообще мало походил на разговор. Скорее, схема бесед вроде диалогов в плохих романах, где обмен репликами слишком четко разложен по ролям. Хотя фактически ведь миссис Криви не разговаривала: кратко и сварливо приказывав или сообщив, немедленно отправляла выполнять. Сейчас она повела Дороти по коридору к ее спальне и зажгла там рожок размером с желудь. Осветились втиснутые в каморку узенькая кровать под ватным одеялом, шаткий платяной шкаф, стул, умывальник с тазом и кувшином, гладкий фаянс которого белел ледяным безнадежным целомудрием. Спальня очень напоминала номера в приморских пансионах; единственно чего недоставало для придания помещению «домашнего» уюта, это мудрого изречения над кроватью.

– Вот ваша комната, – сказала миссис Криви. – Надеюсь, вы тут станете поаккуратней прибираться, чем мисс Стронг. И газ уж попрошу долго не жечь, я из-под двери-то увижу, когда горит.

С этим добрым напутствием она покинула Дороти. В комнате стоял гнетущий холод; вообще весь дом дышал такой знобящей сыростью, будто огонь в нем разводили крайне редко. Дороти постаралась быстрее лечь, чувствуя, что постель тут самый верный источник тепла. Когда она раскладывала свои вещи, на шкафу обнаружилась коробка с десятком пустых винных бутылок – по-видимому, памятные знаки нестойкости мисс Стронг с моральной стороны.

Сойдя в восемь утра вниз, Дороти нашла хозяйку уже за завтраком в том месте, которое у нее называлось «утренней гостиной». Смежное с кухней весьма небольшое помещение начинало жизнь в качестве посудомойни, но в одночасье было преобразовано миссис Криви в «утреннюю гостиную» путем снятия раковины и переноса медного котла на кухню. Стол, покрытый грубой скатертью, предлагал взору свою обширную поверхность и суровую пустоту. В дальнем конце, около миссис Криви, сплотились на подносе крохотный чайник для заварки, две чашки, кожаная стелька глазуньи из двух яиц и блюдечко повидла. В центре, куда едва-едва могла бы дотянуться рука Дороти, тарелка намасленного хлеба; возле прибора Дороти (словно только это и было возможно ей доверить) судки для специй с присохшими ко дну бутылочек невнятными ошметками.