Следопыт ушел, оставив дверь открытой. Демир тяжело поднялся с сиденья.

— Крум сказал: пусть решают братья.

«Эти бычары?!» — пронеслось в голове Ферзя.

— Почему они? — воскликнул он и снова скривился от боли в плече.

— Лежи. Как скажут Верзилы, так и будет, — произнес Демир и выбрался из «тевтонца».

Вор прикрыл глаза. Странные создания мутанты, не разберешь, что ими движет. Он попробовал поставить себя на место Демира и не нашел ответа. Оставалось только дождаться, когда твари озвучат свое решение.

* * *

Яркий, пышущий жаром солнечный шар всплывал над городом. Из трещин в асфальте и заброшенных коллекторов струилось марево, над развалинами клубилась блеклая дымка. Москву окутывал зной.

«А ведь сейчас только утро», — подумал Архип и расстегнул куртку. Под броней в отсеке «тевтонца» было еще жарче, чем на улице. Глава клана сдвинул защитную шторку над амбразурой в задней дверце и уставился на набережную.

Вдоль обочины, там, где рынок примыкал к дороге и раньше стояли палатки торговцев, было многолюдно. Группами сидели, а где-то спали вокруг потушенных костровищ бедняки из нищих кварталов, ремесленники и прочий люд, искавший защиты под стенами Храма. Внутрь их не пускали, ни к чему монахам дармоеды и разносчики инфекций.

— Беженцев-то сколько, Юл, ты погляди, — сказал Архип, оборачиваясь к медведковскому.

Тот не откликнулся — сидел, несильно сдавливая пальцами обезображенный ожогом левый глаз.

Архип отвел взгляд, отодвинулся подальше, представив, как из-под набрякших слипшихся век над глазницей Юла вот-вот брызнет гной и сукровица.

— А там вона чего, — управлявший машиной Грива махнул вперед. — Хозяин, мне чё делать-то? На них править или…

Он замолчал, невольно придавив педаль тормоза. «Тевтонец» дернулся, на крыше вскрикнул кто-то из башмачников, чуть не слетев на мостовую. По броне стукнули пару раз прикладом, потом в раскрытый люк наверху просунулась голова Козьмы.

— Куда прешь, Грива, ослеп?!

Дорогу аккурат напротив мыловаренной башни монахи загородили железными конструкциями. Их было три. В каждой четыре «ежа» из чугунных швеллеров, приваренных к длинной ржавой балке, опутанной колючей проволокой. Заграждения стояли уступом, перекрывая набережную так, чтобы машина не могла быстро подкатить к воротам Храма. Тут любой водила снизит скорость — слева ведь мыловарня, справа река, а между заграждениями можно проехать только по змейке. Чуть в стороне, за последней конструкцией, виднелся сложенный из мешков с песком приземистый редут, за которым маячили жрецы, держа наизготовку трехлинейки с примкнутыми штыками.

— Тормози, Грива, — сказал Архип.

Распахнул дверцу и спрыгнул на дорогу, когда машина остановилась.

С крыши слез Козьма, из отсека выбрался Юл. Он сдвинул на глаза соломенную шляпу, лицо же спрятал под льняной косынкой, связав концы узлом на затылке.

Рыкнув движком, в пяти шагах позади замер второй «тевтонец».

Беженцы, все это время наблюдавшие за башмачниками, стали подтягиваться к дороге.

— Грива, — позвал Архип.

И когда водила, заглушив движок, выглянул из кабины, приказал:

— Ты за старшего. К сендерам никого не подпускать. Все слыхали?

Он нарочито громко произнес две последние фразы, чтобы беженцы, вышедшие на дорогу, их услышали. Сидящие на броне башмачники закивали, несколько бойцов спрыгнули с крыши, встали сбоку от машин, образовав неровный строй.

— Козьма, берите ящик и за мной.

Архип быстро пошагал к заграждениям. Из редута навстречу вышел высокий жрец, поднял руку, хотел окликнуть его, но признал Архипа, а тот — жреца. Крючковатый нос, вытянутое лицо — на набережной стоял Тура. Это была удача.

Глава клана оглянулся, подал условный знак Козьме и Юлу, тащившим тяжеленный цинк, и замедлил шаг, подходя к жрецу.

Тура смотрел на Архипа свысока, растянув губы в недоброй усмешке. Выражение на его лице говорило: вот возьму сейчас и не пущу тебя в обитель, башмачник. Архип припомнил свой визит в Октагон и пояснения мастера Федора, касавшиеся службы на заставе, жрецы тогда несли ее согласно осадному расписанию. По всему было видно, что и в Храме теперь особое положение, что даже заграждения на набережной установили, укрепления выстроили, и во всякого, кто нос ближе, чем дозволено, к обители сунет, стрелять станут.

— Приветствую, жрец. Лавр с тобой? — начал с ходу Архип.

Тура удивленно заломил бровь. Взявшись обеими руками за пряжку на широком ремне, развел локти в стороны, положив левый на рукоять дубинки, висящей в петле у бедра, правый — на револьвер, торчащий из кобуры.

— На кой он тебе сдался? — с вызовом ответил он.

— Ну, — Архип оглянулся на подходящих к заграждению Юла с Козьмой, — поговорить хотел.

— Скажи мне, чего надо. Передам.

— Та мне особо не к спеху, — глава клана отмахнулся. — Но лучше до встречи с Ильмаром, а то по дороге в Капотню не до разговоров будет.

Тура хмыкнул.

— Мы-то в Храме остаемся.

Козьма с Юлом бухнули цинк на мостовую, звякнул навесной замок на крышке.

— Что внутри? — жрец мотнул головой на ящик.

— Монета. — Архип отвернулся. — Козьма, открой.

Бригадир отомкнул ключом навесной замок, откинул крышку.

В квадратных ячейках внутри ящика лежали мешочки с деньгами, в некоторых — кожаные пеналы, которые Гуго, отвечающий за казну клана, почему-то всегда называл непонятным словом «тьюба». Монеты внутри них прилегали одна к другой, отчего пеналы со стороны походили на толстые динамитные шашки.

Тура шагнул к цинку, заглядывая в лицо Юлу, потом стрельнул глазами в Козьму и опустился на корточки.

Бригадир покосился на Архипа, тот лишь кистью слегка дернул, мол, пускай жрец делает, чего захочет, не суетись.

Тура взял одну тьюбу, взвесил на руке, поднеся к уху, тряхнул и после промял пальцами обертку из кожи, нащупывая монеты. Потом бросил обратно. Достал мешочек, где звякнуло серебро, другой — в нем тоже прозвенела монета.

— И зачем это все? — Тура выпрямился, положив ладонь на рукоять револьвера.

— Как зачем? — Архип удивленно уставился на него. — Наша доля Ильмару, башмачники в союзе с Орденом. Ты будто не знаешь?

Жрец не ответил.

— Пусть кто-нибудь из монахов людей моих к Лавру сопроводит, — продолжил Архип, утирая пот с лица. — Чтобы он деньги принял, пересчитал и со старостой запись составил.

Тура нахмурился.

— Допускать посторонних в Храм не велено. Жрецы сами ящик…

Он замолчал, увидев, что Архип качает головой.