— И никогда не испытывала искушения? Неужели ни разу? — спросил он.

— А разве сейчас ты не видишь, как сильно искушаешь меня? — спросила она и, опустив голову, потерлась щекой о головку его мужского естества.

Рауль вздрогнул. Его руки поднялись, как будто он хотел схватить ее и овладеть ею немедленно. Напряженным от страсти голосом он сказал:

— Пора.

Это было не командой, не предложением, а просто констатацией факта.

Пришло время.

Он снова потянулся к полке у изголовья и что-то достал.

— Что это? — спросила Виктория.

— Если я надену это, ты не забеременеешь.

— Вот как? — промолвила она. — А тебе в этом будет удобно?

— Не сомневайся, — ответил Рауль и, положив руки на бедра Виктории, помог ей занять нужную позицию.

Наверное, это выглядело неуклюже, когда она восседала на нем, пытаясь приспособить свое тело к его телу. Но хотя она совсем обезумела от самоуверенности, нежности и страстного желания, сам акт преодоления барьера девственности вызвал у нее резкую боль, которая застала ее врасплох.

Рауль был готов к тому, что она инстинктивно попробует прекратить начатое, и, взяв ее за бедра, удержал на месте.

— Доверься мне. У нас все получится. Главное, не спеши, — сказал Рауль и стал медленно двигаться, проникая в нее все глубже и глубже.

Виктория тихо застонала, когда боль и наслаждение смешались, и ее плоть внутри подалась, освобождая для него место, превращая их тела в единое целое. Когда же копье полностью проникло в ее тело, Рауль отпустил бедра Виктории и сказал:

— А теперь скачи на мне верхом.

Открыв глаза, Виктория увидела Рауля, с улыбкой наклонившегося над ней. Кончиками пальцев он убрал назад ее волосы, упавшие на лицо.

— Как ты себя чувствуешь?

Моргнув, Виктория взглянула на него, на солнечный свет, проникающий сквозь высокое узкое окно, и сразу вспомнила все, что произошло ночью. Прикрыв грудь одеялом, она села в постели.

— Как ты себя чувствуешь? — повторил Рауль. — Ничего не болит? Не хочешь ли, чтобы я приказал Амайе заново приготовить ванну?

Виктория взглянула на лохань, все еще наполненную остывшей водой, и поняла, что ночью никому не было позволено войти в комнату, чтобы убрать ее.

— Ах, нет. Я чувствую себя превосходно. Только… в замке станут судачить о том, что мы делали ночью.

Она покраснела.

Рауль обнял ее и поцеловал.

— Они и понятия не имеют о том, что произошло здесь на самом деле. Никто и не узнает об этом, Виктория, если ты сама им не расскажешь.

— Да, это так. Но я все равно не смогу теперь называться честной женщиной.

— В Англии никто не знает, где ты находишься, и я обещаю, что члены моей семьи никогда не скажут, что ты спала в моей спальне.

В отличие от Рауля у Виктории не было такой уверенности в людях: по ее мнению, никто в мире не мог удержаться от сплетен. Но можно было надеяться, что она недостаточно важная персона, чтобы о ней было интересно сплетничать, по крайней мере, в Англии. Хотя Рауль наверняка слышал немало сплетен о ее путешествиях с Джонсонами.

— Сегодня я еду в Тонагру. Мне нужно завершить продажу Вьенто, а потом я пойду в казино, продолжу изображать из себя никчемного вертопраха, роль которого играю. Мне нужно продолжать играть эту роль, иначе у Жан-Пьера де Гиньяра возникнут подозрения.

— Он проявляет особую подозрительность к тебе?

— Он проявляет особую подозрительность к каждому, тем более после инцидентов, происшедших по вине мятежников. Туристы уезжают из страны, и, что еще хуже, распространились слухи о том, что в Морикадии неспокойно. Никто не хочет больше приезжать сюда. А это плохо. Жан-Пьер Гиньяр и не подозревает, что мы — королевская семья де Барбари Джинет и это мы устроили хаос, отправив де Гиньяров охотиться в двенадцати направлениях сразу на реальных и воображаемых виновников, чтобы отвлечь их внимание от реальной угрозы, которая находится прямо у них под носом. — Рауль улыбнулся. — Я и не подозревал, что это будет так весело.

У Виктории перехватило дыхание. Он как будто специально делал все для того, чтобы его убили.

— Я вернусь поздно, — сказал Рауль. — Я не хотел бы, чтобы ты тревожилась.

— Не буду, — пообещала Виктория.

— Умеешь ты поставить на место хрупкое эго мужчины.

— Я не пыталась это сделать…

— Я знаю. И это самое опасное, — сказал он, целуя Викторию.

Она сопротивлялась всего какое-то мгновение. Потом, как и прошлой ночью, и как каждую ночь, сдалась. И не просто сдалась. Она отдала ему всю себя.

А почему? Почему она отдавала ему себя от всего сердца? Почему ее беспокоило, что его могут убить?

Когда они оторвались друг от друга, Рауль тяжело дышал, и на щеках его выступили красные пятна.

— Ты заставляешь меня терять голову.

— Этого я тоже не пыталась сделать.

— Но у тебя это получается само собой, — сказал Рауль и, прикоснувшись на прощание к ее щеке, встал и направился к двери. — У тебя была бессонная ночь. Поспи еще.

— Рауль? — окликнула Виктория. — Почему ты сказал мне, куда идешь?

— Потому что теперь ты имеешь право знать это, — сказал он и закрыл за собой дверь.

Виктория в недоумении уставилась на дверь. Она имеет право? Что он хочет этим сказать? Когда речь шла о нем, о его местонахождении и о том, чем он занимается, она не имела никаких прав. Она не хотела иметь никаких прав. Она даже не знала, понравилось ли ей на самом деле то, что произошло между ними прошлой ночью. Все происходило в жару и поту, она до сих пор ощущала масло на своей коже и, несмотря на то что сказала Раулю, что чувствует себя превосходно, ощущала боль между ногами, потому что… скакала на нем верхом.

Но в целом Виктория была полна жизненных сил, как никогда прежде. Она вела себя необузданно и безрассудно, но она была счастлива этой ночью.

Виктория сжала кулаки.

Если она не встанет с постели сию же минуту и не будет вести себя так, будто ничего между ними не изменилось, каждый человек в замке поймет, что произошло. И последствия будут совершенно невыносимыми.

Она бросила взгляд на часы на каминной полке и охнула от ужаса: был десятый час утра. Дети удивятся, если она сильно опоздает на очередной урок.

Торопливо поднявшись, она схватила с пола ночную сорочку и бросила ее на софу, подняла флакон с маслом и поставила на полку. Кое-как умывшись водой из кувшина, она оделась и принялась расчесывать спутанные волосы. Заколов на затылке волосы, она взглянула в зеркало, стоявшее на комоде. Сегодня она была сама на себя не похожа: слишком розовая, слишком сияющая. Она выглядела возбужденной, удивленной и испуганной. Но в одном она могла быть спокойной — никто на это не обратит внимания.