– Вы, надо думать, звонили ей примерно каждые десять минут?

– Ничего подобного, вовсе не так часто. Нет, черт возьми, гораздо реже. Я понимаю, это звучит как-то непорядочно, но мне, понимаете, необходимо было с ней поговорить, а когда я, наконец дозвонился, она только сказала, что ей нездоровится, а разговаривать не захотела. Ну вот, я и говорю. Как-никак, надо быть джентльменом. Еще будь вы давнишним другом семьи, ну, тогда другое дело, а то ведь нет? Вы ведь сами одно время были как будто с нею помолвлены, верно? Ну вот, я и говорю, как бы вы отнеслись, если бы я тогда вклинился? Должны же вы, черт возьми, встать и на мою точку зрения, разве не так?

– А знаете, пожалуй, именно это и произошло.

– Ну что вы, Саймз, как можно, черт возьми, говорить такие вещи. Да вы знаете, когда я жил на Востоке, у меня Нинина фотография всегда висела над кроватью, честное слово. Вы, наверно, сочтете это сентиментальностью и все такое, но, говорю вам, пока я был там, я ни на минуту не переставал о ней думать. Причем, имейте в виду, там было много и других очень славных девушек и, я не скрываю, с некоторыми я дружил – теннис, понимаете, турниры и все такое и танцы по вечерам, но что-нибудь серьезное – этого, понимаете, не было. Единственной девушкой, о которой я думал всерьез, была Нина, и я твердо решил – найду ее, когда вернусь в Англию, и, если она согласится… Вы меня понимаете? Так что видите, как мне должно быть неприятно, когда кто-то вклинивается. Уж это-то вы можете понять?

– Да, – сказал Адам.

– И есть, понимаете, еще одна вещь, это уж независимо от всяких сантиментов. Нина, понимаете, любит хорошо одеваться и любит красивые вещи и комфорт и все такое. Так вот, я хочу сказать, ее отец, конечно, чудесный старик, прямо-таки замечательный, но в денежных делах он, понимаете ли, порядочный осел Я хочу сказать, что Нине придется очень туго и все такое, а у вас ведь не так уж много денег, верно?

– У меня вообще нет денег.

– Ну вот, я и говорю, это я и хотел сказать, что вам в этом смысле здорово не повезло. Никто вас, разумеется, не осуждает, это даже очень почтенно – я имею в виду зарабатывать на хлеб и все такое. Сейчас у многих нет денег. Я мог бы назвать вам десятки хороших людей, прямо-таки превосходных, У которых нет буквально ни гроша. Нет, я только имею в виду, что, когда дело доходит до женитьбы, это все-таки разница, верно?

– Вы, видимо, все это время пытались сказать, что не уверены в Нине?

– Бросьте, дорогой мой, что за глупости. Это абсолютная чепуха. Черт возьми, конечно, я в ней уверен, как же иначе? В конце концов, что значит любить человека, если не веришь в него?

«В самом деле, что это значит?» – подумал Адам, а вслух сказал: – Ну-ка, Рыжик, положа руку на сердце, что бы вы дали за Нину?

– О господи, вот странный вопрос, да что угодно, разумеется. Я бы ради этой девушки ничего на свете не пожалел.

– Ну, так я ее вам продам.

– Бог с вами, послушайте, нет, черт возьми, я хочу сказать…

– Продам вам мою долю в ней за сто фунтов.

– Вы уверяете, что любите Нину, а сами так о ней говорите. Да это, черт возьми, непристойно. И кроме того, сто фунтов – очень большая сумма. Я хочу сказать, женитьба вообще связана с большими расходами. А я еще выписал из Ирландии двух лошадок для поло. То, другое, вы знаете, во сколько мне это все обойдется?

– Сто фунтов на бочку, и я отказываюсь от Нины в вашу пользу. Я считаю, что это еще дешево.

– Пятьдесят.

– Сто.

– Семьдесят пять.

– Сто.

– Больше семидесяти пяти не дам, хоть ты тресни.

– Давайте семьдесят восемь фунтов, шестнадцать шиллингов и два пенса. Дешевле уступить не могу.

– Ладно, идет. И вы правда уберетесь с дороги?

– Постараюсь, Рыжик. Выпьем.

– Нет уж, спасибо… Вот теперь ясно, какой участи избежала Нина… бедная девочка.

– Прощайте, Рыжик.

– Прощайте, Саймз.

– Мистер Какбишьего уже уходит? – сказала Лотти, появляясь в дверях. – А я как раз думала, не выпить ли по стаканчику.

Адам пошел в телефонную будку. – Алло, это Нина?

– Кто говорит? Мисс Блаунт, кажется, нет дома.

– Мистер Фенвик-Саймз.

– Ой, Адам. А я думала, это Рыжик. Я как проснулась, почувствовала, что просто не выношу его. Он вчера позвонил, как только я вернулась.

– Знаю. Нина, радость моя, случилась ужасная вещь.

– Что?

– Лотти предъявила мне счет.

– Милый, и что же ты сделал?

– Сделал нечто из ряда вон выходящее… Родная, я продал тебя.

– Ой, милый, кому?

– Рыжику. Ты потянула на семьдесят восемь фунтов, шестнадцать шиллингов и два пенса.

– Что?!

– И теперь я никогда больше тебя не увижу.

– Ну знаешь, Адам, это свинство. Я так не хочу, чтобы больше тебя не видеть.

– Мне очень жаль… Прощай, Нина, родная моя.

– Прощай, моя радость. Но какой же ты все-таки негодяй.

На следующий день Лотти сказала Адаму: – Помните, я говорила, что вас тут один спрашивал?

– Кредитор?

– А он, оказывается, был не кредитор. Я только что вспомнила. Он одно время часто здесь бывал, пока не подрался с каким-то канадцем. Он был здесь в тот вечер, когда эта дурочка Флосси доигралась с люстрой.

– Неужели пьяный майор?

– Вчера он был не пьяный. С виду, во всяком случае, было незаметно. Такой краснолицый дядька с моноклем. Да вы, голубчик, наверно, его помните. Он еще ставил за вас на лошадь в ноябрьском гандикапе.

– Но я немедленно должен с ним связаться. Как его зовут?

– Вот этого не скажу. И знала ведь, да начисто забыла. Он поехал в Манчестер вас искать. Обидно, что вы с ним разминулись.

Адам пошел звонить Нине. – Знаешь, что, – сказал он, – ты там не спеши с Рыжиком. Возможно, я тебя еще выкуплю обратно. Пьяный майор опять объявился.

– Поздно, милый. Мы с Рыжиком сегодня утром поженились. Я как раз укладываюсь. Мы улетаем в свадебное путешествие на аэроплане.

– Я вижу, Рыжик решил ловить момент. Нина, родная моя, не уезжай.

– Нельзя. Рыжик говорит, что знает «чудесное местечко вблизи Монте-Карло с вполне приличной площадкой для гольфа, на девять лунок».

– Ну и что?

– Да, я знаю… мы туда всего на несколько дней. А потом вернемся и Рождество проведем у папы. Может быть, тогда удастся что-нибудь устроить. Я надеюсь.