Хозяйка посмотрела на снимки.

– Я давно заметила: если человек злой, скандальный, завистливый, не борется со своими плохими желаниями, готов другого потопить, чтобы его деньги или место заполучить, он всегда раньше стареет. Думаешь, почему я на Бабу-ягу похожа? До денег очень жадная. Осознаю это, а поделать с собой ничего не могу. Вот ты попросила Степану яйцо красномордой панки продать. И нет бы мне отказаться, врать-то грешно, а я тысячу в твоей руке увидела и согласилась.

– Это не ваша вина, Роза Михайловна, – поспешила я оправдать ее, – вас я соблазнила. На мне ответственность.

– Тебе за свои грехи ответ держать, а мне за мои, – вздохнула молочница. – Искушений вокруг полно, не надо им поддаваться. Дьявол не спит. Он как действует – сначала на маленький грешок подвигает. Взяла я тысячу у тебя, бес и подумал: «Ага, попалась», и устроил рабе Божьей грех пожирнее. Глянула я на Степана – вмиг поняла: денег у мужика немерено, машина дорогущая, ему сто тысяч, как мне сто копеек. Ну и…

Хозяйка махнула рукой.

– Хотя оправдание есть. Дети у меня малооплачиваемые, внука Гришеньку надо обувать-кормить. Я, где могу, заработать пытаюсь, юлой верчусь, а лет-то мне уже ого-го сколько… Вот и не устояла, грабанула богатея. И ведь довольна! Знаю, нехорошо поступила, а сердце поет от радости: теперь куплю Гришеньке на зиму и куртку, и ботинки, и на репетиторов ему хватит.

– В кладовке дома Шкодиных, куда мы с вами зашли, чтобы поставить в лифт корзинку, вцементирована в пол здоровенная бочка. Не знаете, зачем она нужна? – полюбопытствовала я. – На боку видна полустертая надпись «огнеопасно», похоже, там было что-то горючее.

– Солярка, – пояснила Роза Михайловна.

– Зачем ее в подвале держали? – удивилась я.

Молочница сложила руки на коленях.

– Родительского дома Валентины нет. Он сгорел. Особняк был не из камня, из бруса, строили его давно. В Кондакове тогда ни газа, ни водопровода не было. Баллоны нам привозили, а электричество, в особенности осенью и зимой, когда непогода бушевала, постоянно отключали. Народ свечи жег, керосиновые лампы, а у Нестеровых генератор стоял. Сейчас такой агрегат любой дачник купить может, на все вкусы и кошельки они есть, а в мое детство он был диковиной. Тарахтел на всю округу, но свет давал. И вонял ужасно, потому что на солярке работал. Нестеровы сразу много топлива покупали, Ирина Павловна запасы делать любила. Сначала-то они бочку на заднем дворе поставили, под навесом. Да кондаковские мужики по ночам повадились солярку сливать. Ну и переместили бочку в подвал. А уж после пожара Виктор Маркович новое здание отстроил, в нем и газ, и вода имелись. Кондаково к тому времени поднялось, коммунальными услугами обзавелось, стало поселком городского типа. Правда, старая его часть, где деревня раскинулась, на окраине оказалась, новый квартал чуть поодаль возвели, но и к нам блага дотянули. Незадолго до смерти Валя ко мне, как всегда, поздненько прибежала и сказала: «Затеваем ремонт масштабный. Старый дом неудобный, комнаты маленькие, туалет всего один. Витя красивый проект придумал». Да только не успели они начать – пожар случился, здание сгорело. Валюша мужа обожала. Что Виктор скажет, то всегда невероятно умно… И Марфу любила, хоть…

Роза Михайловна встала.

– Давно это было и быльем поросло, не нужны никому те давние истории.

– Отнюдь, – возразила я, – мне вот интересно все про семью Нестеровых.

– Зачем оно тебе? – строго спросила пенсионерка.

– Антон говорил, что Марфа убежала из дома, прихватив все украшения, которые Валентине муж дарил, – сказала я. – Это так?

– Нашла кому верить! – покачала головой Роза Михайловна. – Антон пешком под стол ходил, когда тетка удрала, с чужих слов дурачок повторяет.

Она замолчала.

– Роза Михайловна, – сказала я, – вы же знаете правду про тот пожар, да?

Хозяйка сдвинула брови.

– Чем баба старше, тем болтливее. А ты хитрованка, аккуратненько так вопросики задаешь. Видела, как собаки еду со стола крадут?

– Конечно, – засмеялась я, – у меня дома целая стая. Мафи сначала морду на скатерть положит. Посидит, поймет, что никого нет, одну лапу протянет, оглядится, и – цап печенье из вазочки!

– Вот и ты так действуешь, – хмыкнула Роза Михайловна. – Осторожно, тихой сапой заявилась, вроде за дурацким яйцом, сама меня на беседу вывела. А я-то купилась, язык распустила. Ступай себе! Незачем старые чемоданы перетряхивать, из них ненароком такое выпадет, сама не обрадуешься. Вот любопытно мне, кто ж тебе про нашу дружбу с Валей доложил? Никого из стариков не осталось, перемерли все. Пили немерено, что бабы, что мужики, вот и убрались.

– Кухарка жива, – напомнила я, – можно ее порасспрашивать.

Бабушка погрозила мне пальцем.

– Да Зинка скорей себе язык откусит, чем с кем пооткровенничает. Она…

Роза Михайловна замолчала.

– Я понятия не имела, что вас с первой женой Виктора Марковича связывали близкие отношения, – призналась я. – Просто хотела получить у вас крашеное яйцо, чтобы Антон сделал настойку и Степан Андреевич угомонился. Но увидела фото, обратила внимание на серьги… Роза Михайловна, Валя же вам жизнь спасла, из колодца вытащила. Родители ее вас любили, кем-то вроде племянницы считали, на ветеринара вас Матвей Петрович учиться пристроил. Много хорошего от семьи Нестеровых вы получили. Расскажу вам, почему я у Шкодиных в доме оказалась, объясню, какие мысли в голове скопились. А вы уж решайте, рассказать мне правду или нет. Вот только боюсь, что дом Виктора Марковича опять сгорит, и на сей раз жертв намного больше будет.

У Розы Михайловны я сидела до тех пор, пока мне не позвонил Феликс с вопросом:

– Ты где?

Я посмотрела на часы и ахнула.

– Время с космической скоростью пробежало. Вы уже пообедали?

– Давно, – согласился муж. – Я понял, что ты неспроста где-то задержалась, и на вопрос хозяйки дома: «Куда наша милая Дашенька подевалась?» ответил: «У жены бывают тяжелые мигрени, она легла в кровать. Очень надеюсь, что к ужину восстанет из пепла, как птица Феникс». Удивительное дело, но Луиза, образованный человек, спросила: «Кто? Феликс?» Я подумал, что она не знает про мифическое пернатое, и пояснил: «Феникс. Птица, которая под разными именами фигурирует в легендах, мифах и сказках разных народов. Она обладает способностью самосжигаться и возрождаться. Это символ бессмертия. Например, у малочисленного племени Пхуто есть обычай – перед тем, как опустить гроб в землю, на него кладут птицу и сжигают ее. Пхуто думают, что душа мертвого человека переселяется тогда в орла и летает над родными местами. Есть племена, которые уверены: после кремации душа влетает в кого-то из присутствующих на церемонии родственников». Договорить мне Луиза не дала, сказала: «Надо по хозяйству кое-что сделать», и ушла. Спальню я запер, ключ в карман положил. Если кто-то решит проверить, спишь ли ты, просто не сможет в нашу комнату попасть.