Сердечная мышца Джули была густо пронизана белыми клетками крови – лимфоцитами, которые участвуют в иммунной реакции на вирусную инфекцию. Вирусы слишком малы, чтобы их можно было разглядеть в световой микроскоп, но по лимфоцитам всегда можно понять, есть инфекция или нет. В этом образце обнаружились миллионы лимфоцитов, мышца распухла и отекла вследствие воспалительного процесса.

Со Стефаном все было иначе: я увидел такое, что никак не рассчитываешь обнаружить в сердце десятилетнего ребенка. Большая часть сердечной мышцы оказалась замещена фиброзной тканью, но произошло это не в результате нарушенного кровоснабжения. К тому же никаких лимфоцитов не было. У Стефана действительно развилась идиопатическая дилатационная кардиомиопатия – долгосрочное увеличение сердца без явной причины, и одним только отдыхом проблему не решить. Мальчику чертовски не повезло. В случаях Стефана и Джули имелась лишь одна общая характеристика: мы успели вовремя вмешаться. Еще чуть-чуть – и обоим не удалось бы помочь. Итак, дальнейший ход событий стал очевиден: Стефану не обойтись без чужого сердца.

В те дни, равно как и сейчас, ни одна больница и ни один хирург в стране не могли самостоятельно организовать пересадку сердца, даже если бы идеально подходящий донор с мертвым мозгом и пациент, нуждающийся в новом сердце, лежали на соседних койках. Требовалось неукоснительно соблюдать процедуру принятия решений и непременно обращаться в Трансплантационную службу Великобритании. А там в свое время решили – с целью оптимального использования дефицитных донорских органов и их равномерного распределения – упразднить категорию неотложных пациентов. Таким образом, в те дни донорские органы предоставлялись трансплантационным центрам в порядке строгой очередности. Многие из тех, кто получал донорское сердце, жили не в больнице, а у себя дома – подключенные, как и Стефан, к аппаратам жизнеобеспечения. Сейчас-то мы достоверно знаем, что большинству из таких амбулаторных пациентов пересадка практически не принесла пользы, многие и вовсе умерли из-за осложнений вскоре после операции. Драгоценные органы расходовались понапрасну, в том числе поэтому я так стремился найти альтернативу трансплантации. Более того, в случае проведения операции по пересадке донорского органа, полученного не по официальным каналам, отделение трансплантации, где это произошло, должно было отчитаться перед Трансплантационной службой, которая затем помещала это отделение в самый конец очереди.

Все сильнее переживая, что мы не найдем Стефану сердце, я постарался как можно раньше связаться с больницей на Грейт-Ормонд-стрит и поставить его в очередь. Я позвонил хирургу-трансплантологу Марку де Левалю, с которым вместе проходил практику, которого глубоко уважал и который активно поддержал мою идею создать в Оксфорде – фактически с нуля – центр врожденных патологий сердца. За долгие годы работы я направлял к нему всех тяжелых пациентов, когда чувствовал, что он справится лучше меня: в кардиохирургии нет места гордыне или заносчивости. Я объяснил ему, что мы уже пытались перевести к ним Стефана до того, как его состояние резко ухудшилось.

Марк знал об этом случае и хотел помочь. А кроме того, он хотел своими глазами увидеть работающее «берлинское сердце». Хотя состояние Стефана и стабилизировалось, ему все равно угрожала большая опасность, поэтому Марк без проблем поставил его в очередь, как если бы мы действительно доставили мальчика на Грейт-Ормонд-стрит неделей раньше.

Правда, возникла другая проблема. Транспортировка Стефана, подключенного к «берлинскому сердцу», влекла за собой неоправданно высокий риск. Когда мы попросили службу скорой медицинской помощи переправить мальчика, нам не смогли гарантировать, что заряда батарей хватит на время перевозки, особенно если учесть вероятность попадания в пробку или поломки машины. Таким образом, мы с оксфордским трансплантационным координатором должны были предварительно все подготовить: подтвердить группу крови пациента, организовать проверку тканей на совместимость, а также анализ на наличие необычных антител в крови. Если мы найдем подходящее донорское сердце, то проведем пересадку здесь, в Оксфорде, – главврача наверняка хватит удар.

Развязка наступила раньше, чем мы ожидали, но у нас все было готово. С каждым днем Стефану становилось лучше: физическая слабость еще не прошла, но сердечная недостаточность больше не беспокоила его. На следующих выходных мы получили сообщение от трансплантационного центра. Всего в тридцати милях от Оксфорда в больнице Харфилда готовились пересадить сердце и легкие девушке-подростку с кистозным фиброзом, умиравшей от легочной недостаточности. Вот уже несколько лет она пользовалась дома кислородным баллоном, но в последнее время была прикована к кровати, и сейчас ее состояние стало критическим. Девушка вся посинела, с трудом хватала ртом воздух, постоянно кашляла кровью, давление в легочной артерии сильно возросло. После того как ей пересадят донорские легкие и сердце, ее собственное сердце можно будет отдать Стефану. Таков был план. Подобные процедуры по очевидным причинам называют домино-пересадками. В те годы такие операции были редкостью, а сейчас их и вовсе не проводят.

Едва пациентку с кистозным фиброзом положили в больницу Харфилда, команда по изъятию органов взялась за дело. Их транспортировка была задачей крайне непростой, поскольку донор находился за много миль от больницы и изымать органы должны были четыре хирургические бригады: одна должна была взять сердце и легкие, другая – печень, а еще две – по одной почке. После этого органы следовало доставить в разные города. Чем-то все это напоминало кружащих над жертвой стервятников, готовых оторвать лакомые кусочки от тела, пусть и с самыми благими намерениями. Члены команды отправились в путь посреди ночи; их поездки порой бывали рискованными: несколько вертолетов, перевозивших по воздуху донорские органы в плохую погоду, пропали без вести.

После того как была установлена тканевая совместимость между больной фиброзом девушкой и Стефаном и подтвердилось, что у них одна группа крови, мы запланировали все провернуть в ночь на субботу. Что могло быть лучше? Операцию проведем в Оксфорде тихим воскресным утром – шумихи будет минимум.

И еще одна хорошая новость: сердце не подверглось неблагоприятным физиологическим изменениям, которые являются следствием смерти мозга. Донорам с черепно-мозговой травмой нередко ограничивали потребление жидкости и назначали мочегонное, чтобы снизить давление в черепной коробке, что в итоге (наряду с повреждением гипофиза) часто требовало проведения реанимационных мероприятий с использованием нескольких литров жидкости. Многим донорам для поддержания нужного уровня давления давали убойные дозы лекарств – как результат, поврежденное сердце часто отказывало вскоре после пересадки. Я проработал в больнице Харфилда три года и знал что к чему.

Координатор из больницы на Грейт-Ормонд-стрит должен был держать нас в курсе происходящего. Сердце для домино-пересадки планировали вырезать из груди пациентки, ожидавшей донорских сердца и легких, в районе семи утра. К тому времени, как оно поступит к нам в пластиковом контейнере со льдом, грудная клетка Стефана должна быть раскрыта и подготовлена для пересадки. Мы подключим его к аппарату искусственного кровообращения, чтобы убрать «берлинское сердце», а затем вырежем бесполезный орган вместе с подсоединенными к нему трубками. Моя команда придет пораньше, чтобы сразу же ринуться в бой.