Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выставка голов имеет свою причину. В чем может быть причина того, что тела оставили где-то еще? Просто чтобы спрятать? Нет — с этим человеком ничего не бывает просто, «просто спрятать» — определенно ниже его достоинства. Особенно сейчас, когда ему хочется немного порисоваться. Если так, где бы он сложил всю эту груду остатков?
— Ну? — требовательно спросила Дебора. — Что думаешь? Где будем искать?
Я покачал головой:
— Не знаю. Где бы они ни были, все должно вписываться в его спектакль. А мы так и не знаем точно, в чем его смысл.
— Черт возьми, Декстер…
— Он хочет ткнуть нас носом. Ему нужно сказать, что мы сделали невероятную глупость, но даже если бы мы ее не совершали, он все равно умнее нас.
— И пока он прав, — проговорила Деб, снова надев на лицо выражение морского окуня.
— Итак… где бы он ни сложил остальное, ему нужно продолжать спектакль. Доказать, что мы — тупицы. Нет, не так. Что мы сделали какую-то глупость.
— Точно. Очень важное различие.
— Пожалуйста, Деб, так ты повредишь себе лицо. Это на самом деле важно, потому что он хочет прокомментировать АКТ, а не АКТЕРОВ.
— Ха-ха. Круто, Декстер. Может быть, нужно отправиться в ближайший театр и поискать актера в крови по локоть, а?
Я покачал головой:
— Никакой крови, Деб. Ни капли. Вот в чем фишка.
— Почему ты так уверен?
— Потому что, где бы ни находили тела, крови не было. Это умышленный и необходимый элемент всего, что он делает. И сейчас он должен повторить наиболее важные моменты, оставить комментарии по поводу того, что сделал и что мы просмотрели. Разве ты не понимаешь?
— Конечно, понимаю. В этом есть смысл. Почему бы нам не проверить центр Офис-Депо? Возможно, он снова сложил трупы во вратарскую сетку?
Я открыл рот, чтобы выдать какую-то умную ремарку. Хоккейная площадка — это не то, совершенно и очевидно не то. В тот раз был эксперимент, что-то необычное, но я знаю, что он не захочет повторяться. Я начал объяснять Деб, что единственная причина, по которой он мог бы повторить шутку с хоккейной площадкой, — это… Я замер с открытым ртом. Конечно, подумал я. Естественно.
— Ну, у кого из нас рыбье лицо, а? В чем дело, Декс? Минуту я не мог говорить вообще. Слишком много сил уходило на ловлю кружащихся в голове мыслей. Единственная причина, по которой он мог повторить шутку с хоккейной площадкой, — чтобы показать нам, что мы заперли не того парня.
— О, Деб, — проговорил я наконец. — Конечно. Конечно, ты права. Арена! Ты права, несмотря ни на что, и все же…
— Черт побери, хватит: права — не права, — сказала она и направилась к машине.
— Ты ведь понимаешь, что это только предположение? — спросил я. — Возможно, мы там ничего не найдем.
— Понимаю, — ответила Деб.
— И место не в нашей юрисдикции. Это Бровард. А парни из Броварда не особенно нас любят, поэтому…
— Ради Бога, Декстер, — отрезала она. — Ты трещишь, как школьница.
Может, это и правда, хотя совершенно невежливо так говорить. С другой стороны, Дебора неожиданно оказалась пучком стальных, крепко связанных нервов. Когда мы свернули с шоссе Сограсс и поехали в сторону центра Депо, она еще сильнее закусила губу. Я почти слышал, как трещит ее челюсть.
— Черт побери! — пробормотал я про себя, но у Деб, по-видимому, было подслушивающее устройство.
— Пошел ты! — сказала она.
Я перевел взгляд с гранитного профиля Деборы на Арену. На какой-то момент раннее утреннее солнце так осветило здание, что показалось, что его окружает целый флот летающих тарелок. На самом деле это были всего-навсего осветительные мачты, окружающие Арену, будто поганки-переростки. Кто-то, видимо, подсказал архитектору, что они очень оригинальны. «Выглядят молодо и решительно» — так скорее всего и сказали. И уверен, что это было сказано при хорошем освещении. Очень надеюсь, что когда-нибудь, в ближайшем будущем, хорошее освещение все же появится.
Я один раз объехал вокруг Арены, высматривая признаки жизни. На втором круге к одному из входов подъехала побитая «тойота». Пассажирскую дверь держала веревка, перевязывающая стойку через открытое окно. Водительская дверь открылась, когда я начал тормозить, а Дебора выскочила из машины еще на ходу.
— Простите, сэр, — обратилась она к человеку, вылезающему из «тойоты».
Ему было около пятидесяти, низкий и плотный мужик в замызганных зеленых штанах и голубой нейлоновой куртке. Он посмотрел на Деб в форме и сразу же занервничал.
— А? — сказал он. — Я ничего не делал.
— Вы работаете здесь, сэр?
— А то. Че, вы думаете, я бы здесь делал в восемь часов утра?
— Пожалуйста, назовите ваше имя, сэр. Он потянулся в карман за бумажником.
— Эстебан Родригес. У меня есть удостоверение.
Дебора махнула рукой:
— В этом нет необходимости. Что вы здесь делаете в такое время, сэр?
Он сник и стал засовывать бумажник в карман.
— Вообще обычно я должен быть здесь раньше, но сейчас команда на выезде — Ванкувер, Оттава и Лос-Анджелес. Поэтому я приезжаю чуть-чуть позже.
— Здесь уже кто-нибудь есть сейчас, Эстебан?
— Не-а. Только я. Остальные долго спят.
— А ночью? Здесь есть охрана?
Он сделал рукой несколько круговых движений.
— Охрана ходит ночью вокруг стоянки, но не сильно много. Я часто самый первый здесь.
— То есть первый, кто заходит внутрь?
— Ага, точно, а я что сказал?
Я вышел из машины и облокотился на крышу.
— Вы тот парень, который на «замбони» готовил лед к утренней тренировке? — поинтересовался я.
Деб раздраженно зыркнула в мою сторону. Эстебан уставился на меня, рассматривая изящную гавайскую рубашку и габардиновые слаксы.
— Вы че, тоже коп, а?
— Я коп-ботан, работаю в лаборатории.
— А-а, ну да, — сказал он, кивая, как будто что-то понял.
— Ты работаешь на «замбони»? — повторил я вопрос.
— Ну да, не на «олимпии» же, ломачине такой… Мне не дают водить ее на играх, понимаешь. Это для парней в костюмах. Они любят сажать на нее детей, понимаешь. Может, какую знаменитость. Чтоб каталась и махала рукой, такое дерьмо. Но я работаю на ней перед утренней тренировкой, понимаешь. Когда команда в городе. Я работаю на «замбони» только утром, очень рано. Но они сегодня на выезде, потому я приехал поздно.
— Мы хотели бы зайти и осмотреть Арену, — сказала Деб, явно раздраженная тем, что я встрял без очереди.