— И что же они, эти ваши охранники, будут день и ночь караулить у моего подъезда? — с иронией поинтересовался Кожухов.

— Ну почему же у подъезда? — так же иронично ответил ему подполковник Данилов. — Дома, Матвей Иваныч! В вашей собственной квартире! Вы, я вижу, довольны?

— Очень.

Кожухов хмыкнул. Он, конечно, побаивался мести со стороны преданных им коллег, но, во-первых, он был уверен, что Шаховской ни о чем не знает и даже не догадывается. А во-вторых, находиться под столь пристальной опекой органов отнюдь не входило в планы Матвея Ивановича.

— Где же я их размещу? — растерянно спросил Матвей Иванович.

На лице Данилова проступило недоумение:

— Как это где? У вас ведь четырехкомнатная квартира. И живете вы, насколько мне известно, один. Найдете уголок… Да, и еще один момент. С сегодняшнего дня вам лучше не разъезжать по городу. Сидите дома и не высовывайтесь. Так будет надежнее. Извините мне мою резкость, Матвей Иванович, но я говорю так прямо и грубо потому, что отвечаю за вашу жизнь.

— Премного благодарен. Но ведь у меня есть работа! У меня запланированы встречи, переговоры…

— Встречи придется отменить, — сказал подполковник. — Переговоры — тоже. А что касается работы — возьмите отпуск. Хотя бы на несколько дней, а там мы что-нибудь придумаем.

Делать было нечего. Оставалось только подчиниться.

— Хорошо, — уныло ответил Матвей Иванович. — Но могу я хотя бы заехать в офис, привести в порядок дела и отдать последние распоряжения?

— Последние? — со смешком повторил Данилов. — Зачем же так мрачно, Матвей Иванович? Конечно, заезжайте. Но не забудьте про охранников. Отныне они будут следовать за вами тенью — куда вы, туда и они. Кроме тех случаев, когда вы будете… э-э… беседовать с клиентами, которых мы ведем. Там вам предоставляется почти полная свобода.

«Почти», — отметил про себя Кожухов. — Черт, и ведь сам же напросился. Эх-х…» Он посмотрел на подполковника и кисло улыбнулся.

Советник Президента Олег Егорович Глебовский довольно потирал руки. Его карие, с искоркой, глаза светились азартом.

— Ну что же, Вадим Вадимович. Заполучить такую информацию, причем из первых рук, это большая удача! Теперь наша главная задача — правильно интерпретировать эту информацию.

Однако Президент, по всей вероятности, не разделял восторгов Глебовского. Он был сдержан и серьезен.

— Мне кажется, это довольно рискованная игра, — спокойно сказал он. — И самое главное — грязная.

— Что поделать, Вадим Вадимович. Правила игры задали не мы. Мы лишь подхватили посланный нам мяч. Сидеть сложа руки больше нельзя. Слишком многое поставлено на карту.

— И все-таки такие методы не по мне.

— Я понимаю, Вадим Вадимович. Но ведь противник не брезгует ничем, — с беспокойством в голосе сказал Глебовский. — Мы должны быть жесткими, если хотим выиграть.

Говоря по совести, беспокойство советника было наигранным. Глебовский прекрасно знал, что Президент согласится на все его предложения, какими бы грязными и бесчестными (на первый взгляд) они ему ни казались. Президенту нужно было немного поломаться, чтобы успокоить свою совесть. Он вел себя так всегда, когда Глебовский (да и другие — официальные или неофициальные — советники) требовал от него жестких и, мягко говоря, не совсем легитимных мер.

Глебовский был одним из тех, кто придумал Президенту имидж, тот самый имидж, который когда-то помог бывшему полковнику ФСБ Панину стать первым лицом в стране. И теперь Глебовский смотрел на президента как на творение своих рук — с гордостью и ревностью, к которой примешивалась опаска: а что, если Президенту однажды надоест прислушиваться к чужим мудрым советам и он вообразит себя этаким императором-самодержцем?

Благодаря проделанной Глебовским работе люди считали Панина жестким и бескомпромиссным человеком, и в последнее время Панин, быть может, не отдавая себе отчета, пытался изо всех сил соответствовать этому мужественному образу.

«Заиградся, — думал про него Глебовский. — Что ж, пускай. Пока это не мешает делу — пускай».

— Не знаю, не знаю, Олег Егорович, — задумчиво произнес президент («явно любуясь собой в эту минуту», — как подумал Глебовский). — С черным пиаром нужно быть максимально осторожным, ведь это оружие такого свойства, что легко может обернуться против тебя самого.

Глебовский позволил себе усмехнуться:

— Само собой, Вадим Вадимович. Но это, если за дело берется дилетант или простак. А вы ведь знаете, что мы на этом деле собаку съели!

— Мы? — прищурив светлые глаза, спросил президент.

— Да, мы, — кивнул Глебовский, которого вопросы Президента давно уже не заставали врасплох. — Конечно, я имею в виду не нас с вами, а себя и свое агентство «Имярек-колсалтинг».

— Ясно, — с усмешкой кивнул президент. — Продолжайте.

— Информация, которую мы получили от Кожухова, поможет нам уничтожить Лобанова. Мы организуем большой скандал с разоблачением заговора нечистых на руку политиков. Воспользовавшись скандалом, вы отправите Лобанова в отставку.

— А если он использует компрометирующую меня информацию, которая у него имеется?

— Якобы имеется, — с простодушной улыбкой поправил Глебовский. — Уверяю вас, Вадим Вадимович, после наших разоблачений это уже не будет иметь никакого значения. Общество расценит это как месть со стороны смещенного вами премьера.

Президент вздохнул:

— Главное, Олег Егорович, чтобы общество не дало аналогичную оценку нашей с вами деятельности.

— Это исключено. С помощью магнитофонных записей мы докажем, что информация сфабрикована, чтобы опорочить вас. Мы обернем ситуацию в свою пользу. Поверьте, сделать это несложно.

— Ну да, — усмехнулся Президент. — Вы ведь на этом «собаку съели».

Панин смотрел на Глебовского с нескрываемой иронией. Глебовский ответил ему дружелюбной улыбкой, однако он был уязвлен ироничным замечанием Президента. «Да кто ты такой, чтобы говорить мне такое? — с тихим негодованием думал Глебовский. — Святой? Священник? Монах? Легко загребать жар чужими руками, самому оставаясь в белых перчатках! В глубине-то души вы, товарищ полковник, прекрасно знаете, сколько крови на этих ваших «белых» перчатках».

— Да, Вадим Вадимович, — спокойно произнес Глебовский. — Мы в этом неплохо разбираемся. Если б это было не так, то вам было бы довольно сложно… усидеть в раскачивающемся кресле.

Президент понял намек и стер усмешку с лица.

— Я не хотел вас обидеть, Олег Егорович.

— Я понимаю. — И пухлые губы Глебовского вновь растянулись в добродушной улыбке.

Наставления Данилова прочно врезались в его память.