Поэтому Александр смирился – ладно, пусть будут роды на дому. Немного помогла еще и та информация, которую он вычитал в одном журнале – оказывается, сорок процентов родов обычно проходят без осложнений. Уже легче… И то, что в «Люлечке» бегало столько здоровых, счастливых деток, рожденных без помощи медицины, – тоже успокаивало. И, в конце концов, всегда можно позвонить в «Скорую», если во время родов на дому пойдет что-то не так.

– Рожу – уедем, – ласково сказала Оленька, положив на голову Александра ладонь. – Как надоела эта Москва, эта жара…

– Да, на природе легче жару переносить… – согласился Александр. – Многие бегут отсюда!

В этот момент он подумал о Ларе. Надо же, она первой осуществила их с Оленькой мечту, поселилась на пленэре… «Интересно было бы посмотреть на того мужика, с которым она сейчас!» – неприязненно подумал Александр. Потом стал представлять Лару посреди деревенской избы, в объятиях огромного бородатого дядьки, очень напоминающего мужа Риммы, – и ему стало совсем худо.

Бывшие жены должны умирать после развода. Чтобы к ним никто не мог прикоснуться. Никто. Никогда. «Господи, о чем это я…» – с отвращением к самому себе подумал Александр.

Он вдруг осознал, что не может пожелать Ларе счастья, не может отпустить ее просто так.

Александр прижался губами к животу Оленьки. Какая прохладная, нежная кожа. Женщины… Кто вас придумал?

– Сандрик, не надо.

– Я не могу больше…

– Сандрик! – тихим, непреклонным голосом одернула Оленька.

– Но можно же…

– Нельзя. Я – не могу. Не трогай меня.

– Но можно же что-то еще придумать! – взмолился он. – Какую-то альтернативу, – деликатно намекнул он. – Я уже на стену готов лезть…

– Какую еще альтернативу? – недобро прошелестела Оленька. – Я ничего не буду придумывать. Я хочу лежать. Я даже мизинцем не могу пошевелить… Я устала. У меня спина ноет. Меня тошнит!

– Прости, прости… Все, успокойся. Не буду.

Александр встал, вышел в другую комнату.

За окнами плескалось белое, адское пламя. Ах, значит, вот оно как…

Ее желание – это святое.

Его желание – гадость и мерзость. Но именно из его желания рождается этот мир! Почему же тогда это, мужское, желание считают вторичным, несерьезным…

Да, Оленька беременна, ее нельзя трогать. С ней, с ребенком может что-нибудь случиться… Но и с ним тоже может что-нибудь случиться. Он вот пойдет и головой об стену сейчас… Чтобы мозги все вытекли, все мысли пропали… все эти картинки – как к Ларе прикасается жилистый, страшный, бородатый дядька…

Лара. Лара – с другим.

Лара, которую он ругал почем зря… Да, она не всегда отзывалась на его, Александра, ласки, но она никогда и не отказывалась. Она была доступна – всегда, в любой момент.

Ее можно было разбудить рано утром, уткнуться в нее лицом – вялую еще, заторможенную, недовольно ворчащую, всю словно в сливочно-теплой, карамельной оболочке снов… И взять ее. Можно было прийти поздно вечером, откинуть одеяло и, несмотря на слабые протесты, увещевания («Саша, мне завтра рано вставать!») снова взять свое. И иногда она отзывалась, и иногда они приходили к финишу вместе, одновременно – о, тогда это был такой восторг, такая дикая радость…

В сущности, все Ларины протесты, ее томная лень еще больше заводили Александра. Это были препятствия, которые только разжигали его. (Именно препятствия, а не тотальные запреты, как у Оленьки.) И на альтернативные варианты Лара хоть и нехотя, но соглашалась – в определенные дни-то… Лара никогда не считала его желания мерзкими и несерьезными. Она принимала и понимала его мужской мир.

Он ругал Лару и не понимал, что обладает сокровищем!..

Любовь. Что такое мужская любовь? Вот это, это самое… Пусть что угодно придумывают писатели, пусть что угодно снимают режиссеры, какие угодно мелодрамы, но любовь, мужская любовь – это именно желание… А если не желание, то пусть называют это чувство как угодно – привязанностью, симпатией, дружбой, нежностью, привычкой, обожанием… Но только – не любовью.

Пока он стремится к Ларе – он еще жив. Он – еще мужчина…

«Почему к Ларе? – перебил сам себя Александр. – У нее уже кто-то есть… Да провались она!»

Александр метался по комнате. Потом ушел на кухню.

Это был чужой дом, не его. Оленька не захотела никуда переезжать, она заставила Александра жить здесь. Здесь ей было удобно. И наплевать тысячу раз, что Александру неудобно.

В сущности, она не корыстна, нет… Оленьке не надо ни миллионов, ни бриллиантов, ни квартир в пентхаусе. Оленьке нужна власть. Власть над чужой душой. Она хочет отнять у него, Александра, душу.

Что она такое, эта Оленька…

На вид – ангел.

Но это только на вид. В сущности, в той истории, которую сегодня рассказала Лара, нет ничего невероятного, противоречащего характеру Оленьки. Оленька могла отомстить спустя годы, вернее, по ее, Оленькиному, разумению – справедливо наказать.

Кажется, что Оленька добра и спокойна. Но если она возненавидит – то возненавидит навсегда. Так Оленька возненавидела врачей. Москву. Собственную мать. Да, да… Оленька практически не общается со своей матерью – та круглый год живет на даче, за городом… Оленька возненавидела Лару и разлучила ее с ним, с мужем…

Возможно, Оленька любит его. Одно другому не мешает. Отомстила Ларе, полюбила Александра. Но если он сделает что-нибудь не так, перейдет определенную грань – Оленька отомстит и ему. Уйдет вместе с ребенком. Есть такие женщины – которые рассекают отношения между отцом и ребенком раз и навсегда. Недостоин быть папашей – и все тут. Поэтому Александр не хотел вступать с Оленькой в открытый конфликт – он мечтал стать отцом. Он мечтал общаться со своим ребенком, иметь возможность в любой момент обнять его, взять на руки. Его любовь к детям была тоже чувственной, требующей постоянного участия в жизни ребенка. Подхватить, подбросить, прижать к себе, пощекотать, чмокнуть в маленький нос, повести за руку… Позвать, прикрикнуть, пригрозить. Приласкать. Научить. Показать пример. Объяснить.

И обязательно, обязательно, обязательно – поцеловать своего ребенка на ночь. Пусть он, ребенок, спит уже – но надо подойти к его кроватке, посмотреть, прикоснуться к нежной бархатной щечке губами – осторожно, чтобы не разбудить… Уловить теплое дыхание, послушать, как сопит. Он мечтал об этом – с годами все сильнее.

Александр охотно возился с племянниками. Они его любили. Когда встречали – висли на нем, точно обезьяны, эти Стасик с Натуськой… Но все это не могло сравниться с той любовью, которую Александр обрушил бы на своего ребенка. И почему Лара тогда сглупила, взбрыкнула ни с того ни с сего…

Хотя он тоже виноват. Лара была молодой, глупой, мечтала, чтобы ее поддержали. Но ни мама его, ни он сам не сказали ей ни одного доброго слова.