– И зря! – посуровела Маша. – Она ведь наверняка тебе нехорошего пожелала, когда муж ейный, Виктор этот, убился…

– Маша, я не несчастна!

– Не несчастна, но и не счастлива! Знаешь, что… я бабку одну знаю, она хорошо сглазы снимает…

– Не пойду я ни к какой бабке! – рассердилась Лара.

– Н-да? – Маша скептически посмотрела на Лару. Вздохнула. – Не пойдешь, точно. А если к Наталье той сходить и покаяться… Может, и рассосется тогда!

– Что рассосется? Ах, ты все об этом… Но я бы все равно пошла к Наталье, да! – вдруг воскликнула Лара. – Я бы ей сказала – была не права, раскаиваюсь, прости, если можешь…

– Сходи. Обязательно сходи! – горячо поддержала новая подруга. – У тебя сразу на сердце легче станет… Даже если она не простит! Который час? – спохватилась Маша. – Обед. Блин, а хлеба-то с молоком я не купила… Ларис, посиди с Ванькой, я в магазин сбегаю! Я быстро, за пять минут обернусь…

И, не дожидаясь согласия, Маша сорвалась с места, схватила холщовую сумку для покупок и выбежала со двора. «И что мне делать? – растерянно подумала Лара. – Это ж такая ответственность – за чужим ребенком смотреть!»

Ваня, сидевший до того в песочнице и мирно лепивший куличи, немедленно поднял голову. Затем заковылял к Ларе.

– Ваня, как дела? – подумав, спросила Лара (ну надо же о чем-то с ним говорить!).

– Не знаю… – Ваня залез на стул, стоявший на веранде, лег грудью на стол и принялся рисовать на листах бумаги… Весь стол был завален его рисунками – корявыми абстракциями.

Лара встала рядом.

– Ты что рисуешь, Вань?

– Зайчика.

– Зайчика?.. Хотя похож, похож… дай я зайчика нарисую, – Лара, тоже взяла карандаш и принялась набрасывать на бумаге силуэт зайца. – Смотри – вот ушки, вот глазки, вот хвостик… Видишь, я одну линию веду? Попробуй так.

Ваня, вывалив от усердия язык на одну сторону, принялся рисовать зайца по новым правилам. И у него получилось – с первого раза! Мальчик пришел в восторг от собственного творения.

– О-о… А котика как нарисовать? – жадно спросил он.

– Вот так котика… у котика ушки поменьше, а хвостик – длиннее.

– А медведика?

– Вот тебе медведик…

– Тетя Лара, откуда ты так хорошо рисовать умеешь? – спросил пораженный Ваня, разглядывая рисунки Лары.

– Один человек научил.

– Он художник? Настоящий?

– Нет… – Лара положила руку на макушку Вани. – Он хотел стать художником, но не стал.

– Почему?

– Я не знаю. Испугался, наверное.

– Чего испугался? – поразился Ваня.

– Не вытирай нос пальцами, где твой платок? Нет платка? Ну ладно, на вот салфетку возьми, у меня салфетка есть.

– Теть Лар, так чего он испугался?

– У него надо спросить. Я же не могу за другого человека говорить, правда?

– Так спроси! Как его зовут?

– Его? Его зовут А-лек-сандрррр… Дрр! – Лара пальцем слегка надавила на нос Вани. – Ой, кажется, звонят, откройте дверь!

Ваня засмеялся.

– Ты смешная! – с восторгом произнес он.

Хлопнула калитка – это вернулась Маша.

– Ларис, ну как? Видишь, я за пять минут обернулась! Вань, руки мыть иди!

Маша командовала сыном, покрикивала. Она была не злой, не сердитой – немного шумной действительно… И еще немного ожесточенной.

– Как тебя мой бандит, слушался?

– Какой же он бандит? – возмутилась Лара. – Он вполне приличный ребятенок… Ты бы видела, Маш, моего племянника! Вот он – настоящий электрический веник!

…Лара вернулась в дом, столкнулась на крыльце с Феликсом.

– Ты где была? – беспокойно спросил он.

– Так, гуляла.

– У Машки ты была!

– Феликс, ты меня даже к Маше ревнуешь?

Он засмеялся – но как-то неуверенно, нервно. В его рысьих глазах был страх, досада. Лара не стала ему рассказывать, что сидела с Машиным сыном – это бы точно Феликсу не понравилось.

Раньше, когда Лара жила с Сашей, она вываливала на мужа то, о чем надо было молчать, провоцировала его и злила… Подобной ошибки в отношениях с Феликсом Лара повторять не хотела.

Она теперь избегала конфликтов.

Поэтому и не стала сообщать Феликсу, что едет повидаться с Натальей… Феликс не понял бы этого ее порыва и опять ревновать стал бы к бывшим любовям… Ни к чему.

Лара сказала Феликсу, что едет в город к своему косметологу.

* * *

– Алло, Света…

– Ярцева! Сколько лет, сколько зим… Как прошел круиз?

– Отлично. Потом расскажу! – несколько взвинченно ответила Лара.

– О, судя по бодрому голосу, ты в порядке! – обрадованно засмеялась подруга. – Надо встретиться.

– Нет, сейчас никак не могу, столько дел… – перебила ее Лара. – Потом! Я вот что звоню – ты не помнишь, что было в той записке Виктора?

– Какой записке?

– Которая в коробочке из-под духов лежала, – нетерпеливо пояснила Лара. – «Мажи нуар»!

– А… Я же говорила – не помню, – растерянно ответила Света. – Что-то такое… лирика какая-то… Не помню!

– А Виктор в этой записке – прощался?

– С кем, с тобой? Может быть… – еще больше растерялась Света. – Может, и прощался. Да, точно! Вы же с ним расстались тогда, ты мне сама об этом рассказала, в тот же день. Вроде были там такие слова – что это прощальный подарок. Хотя я не уверена! Столько лет прошло с тех пор…

«Он прощался со мной перед смертью… – мелькнуло в голове у Лары. – Это была предсмертная записка. О, какая же я дура… Я могла его остановить! Спасти!»

– Ладно, спасибо. Я позвоню тебе позже… – Лара нажала на кнопку отбоя. Она специально не стала сообщать подруге о том, что Виктор покончил в тот день самоубийством. И что в круизе Лара познакомилась с Феликсом и теперь они расчудесно живут вдвоем в Подмосковье… Все эти новости – и печальные, и радостные – следовало рассказывать с подробностями, долго. Они потом встретятся со Светой – и наговорятся опять от души, смеясь и плача.

…Держа в руке записку с новым адресом Натальи, Лара наконец остановилась перед нужным домом. Если раньше Наталья жила почти в центре, в старом районе, в тихом переулочке, в сталинском доме, то теперь перед Ларой был вполне современный многоквартирный дом на окраине Москвы. Контраст очевиден. Наталья действительно хотела сбежать от своих воспоминаний…

Лара понимала, что многим ее поступок показался бы неразумным, глупым – много лет спустя идти к жене (нет, к вдове уже!) своего любовника и зачем-то просить у нее прощения. Ведь не простит же ее Наталья, это очевидно. Смерть мужа нельзя простить, даже через сто, даже через тысячу лет…