Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но теперь у него были сомнения. Мало того, что он рискует уничтожить улики на месте преступления, если наткнётся на тело здесь, в темноте, дело было ещё и в том, что ему было страшно. Да, он мог это признать. Прямо сейчас он был тем самым маленьким мальчиком, только что прибывшим в Норвегию, который боится темноты, не зная, чем именно он напуган, но ощущающим, что другие люди — его приёмные родители, учителя, другие дети на улице — знали. Они знали что-то, чего он не знал о себе, о своём прошлом, о том, что с ним произошло. Он так и не узнал, что это было, и было ли что-то вообще. У его приёмных родителей не было никаких драматических историй о родителях биологических или о том, как он был усыновлён. Но всё равно он был поглощён потребностью знать. Знать всё. Знать что-то, чего не знали они, другие.
Натяжение поводка ослабло. Каспаров остановился.
Сон Мин почувствовал стук своего сердца, когда он направил фонарь на землю и отодвинул в сторону листья папоротника.
Каспаров припал мордой к земле, и свет фонаря нашёл то, что он обнюхивал.
Сон Мин присел и поднял это. Сначала он подумал, что это пустая пачка чипсов, но потом узнал упаковку и понял, почему Каспаров остановился. Это был пакетик «Хиллман Пэтс», противопаразитарного средства, которое Сон Мин купил однажды в зоомагазине, когда у Каспарова завелись аскариды. В средство добавляли ароматизатор, который настолько нравился собакам, что Каспарову стоило лишь увидеть пакетик с этим веществом, как он принимался так дико вилять хвостом, что Сон Мин думал, будто он собирается взлететь. Сон Мин смял пакет и положил в карман.
— Поедем домой, Каспаров? Время ужинать.
Каспаров посмотрел на него так, словно понял слова и решил, что его владелец сошёл с ума. Он повернулся, Сон Мин почувствовал сильный рывок и понял, что у него нет ни малейшего шанса и что они уходят глубже туда, куда он больше не хотел идти.
— Самое удивительное, что когда некоторые из таких паразитов достигают твоего мозга, они начинают брать верх, — сказал Прим. — Контролируют твои мысли. Желания. И паразит будет приказывать тебе делать то, что необходимо для продолжения его естественного цикла. Ты становишься послушным солдатом, готовым умереть, если это потребуется, — Прим вздохнул. — И, к сожалению, зачастую именно это и требуется, — он поднял брови. — О, ты думаешь, что это звучит как ужастик или научная фантастика? Но тебе стоит знать, что некоторые из этих паразитов не столь редки. Большинство хозяев живут и умирают, не зная о присутствии паразита, как, вероятно, в случае с Боссом и Лизой. Мы верим, что боремся, работаем и жертвуем своей жизнью ради своей семьи, страны, собственного наследия. А на самом деле всё это для паразита, кровососа, удобно устроившегося в своей штаб-квартире, твоем мозге, который и принимает решения.
Прим наполнил их бокалы красным вином.
— Мой отчим обвинял мою мать в том, что она именно такой паразит. Утверждал, что она начала отказываться от ролей, потому что он был богат, поэтому она могла просто сидеть дома и пропивать его деньги. Конечно, это было неправдой. Во-первых, она не отказывалась от ролей, но ей перестали предлагать их. Потому что она целыми днями пила дома и начала забывать свои реплики. Мой отчим был очень богатым человеком, так что её пьянство никак не могло сделать его нищим, мягко говоря. Кроме того, это он был паразитом. Который поселился в мозгу моей матери, заставляя её видеть вещи такими, какими он хотел, чтобы она их видела. Чтобы она не замечала, что он делал со мной. Я был всего-навсего ребёнком и думал, отец вправе, что он может требовать такое от сына. Нет, я не думал, что каждого шестилетнего ребёнка заставляют лежать голым в постели со своим отцом и удовлетворять его, или сыплют угрозами, что убьют их мать, если они скажут об этом кому-либо хоть слово. Но я был напуган. Так что я ничего не рассказывал, но пытался показать матери, что происходит. Надо мной всегда издевались в школе из-за моих зубов и… да, наверное, из-за того, как жертва сексуального насилия обычно себя ведёт. Крыс, так меня называли. Но я начал врать и воровать. Начал прогуливать школу, убегать из дома, брать деньги у мужчин, чтобы подрочить им в общественных туалетах. Одного из них я ограбил. Проще говоря, мой отчим поселился и в моём мозгу, и в мозгу моей матери, постепенно уничтожая нас, по кусочкам. Кстати, о кусочках…
Прим проткнул вилкой последний кусок в своей тарелке. Вздохнул.
— Но теперь всё кончено, Бертина, — он крутил вилку, изучая бледно-розовый кусок мяса. — Теперь я тот, кто гнездится в мозгу и отдаёт приказы.
Сон Мину пришлось бежать, чтобы не отставать от Каспарова, который тянул его ещё сильнее. Пёс начал издавать что-то вроде отрывистого кашля, будто пыталась избавиться от чего-то, застрявшего в горле.
Сон Мин делал то, чему научился будучи следователем. Когда он был практически полностью в чём-то уверен, то проверял собственные выводы, пытаясь перевернуть всё с ног на голову. Неужели то, что он считал невозможным, всё-таки возможно? Может ли, например, Бертина Бертильсен быть ещё жива? Она могла сбежать, уехать за границу. А может, её похитили, и она сидит сейчас взаперти в подвале или какой-нибудь квартире, возможно, вместе с похитителем в этот самый момент.
Внезапно они вышли из леса и оказались на поляне. Свет фонаря сверкал на воде. Они были у небольшого озера. Каспаров хотел добраться до воды и потащил за собой Сон Мина. В свете луны мерцала берёза, склонившаяся над водой, и Сон Мин на мгновение увидел нечто похожее на толстую