манёвром со стороны полиции, это означало, что кто-то получал деньги или другие услуги за информирование Воге. Это было не так необычно, как думали люди — в своё время журналисты неоднократно предлагали ему деньги. Причина, по которой такие сделки редко становились достоянием общественности, заключалась в том, что журналисты никогда не печатали информацию, указывающую на информатора, что, в конце концов, было бы равносильно перепиливанию ветки, на которой сидели обе стороны. Но Харри прочитал большинство статей по этому делу, и что-то подсказывало ему, что этот Воге был слишком нетерпелив и рано или поздно это приведёт к неприятным последствиям. В этом случае Воге вышел бы сухим из воды, даже сохранив свои журналистские полномочия в неприкосновенности. А вот для его информатора всё будет гораздо хуже. Но тот, очевидно, не осознавал, насколько он или она уязвимы, поскольку продолжал снабжать Воге информацией.

— Ещё один? — бармен посмотрел на Харри и стоял наготове, держа бутылку над пустым стаканом из-под виски. Харри кашлянул. Один раз. Второй.

«Да, пожалуйста», — так было написано в сценарии. Том самом, для плохого фильма, в котором он снимался так много раз, сыграв единственную роль, на которую он действительно был способен.

Затем — как будто увидев мольбу о пощаде в глазах Харри — бармен повернулся к клиенту, подавшему знак с другого конца стойки, взял бутылку и ушёл.

Где-то в темноте слышался перезвон колоколов городской ратуши. Скоро наступит полночь, и останется шесть дней плюс девятичасовая разница во времени с Лос-Анджелесом. Прошло не так много времени, но они нашли Бертину, и обнаружение тела означало новые зацепки и возможность решающего прорыва. Вот как он должен был думать. Положительно. Это было неестественно для него: думать так нереалистично позитивно вопреки обстоятельствам, но безнадёжность и апатия не были тем, что ему сейчас было нужно. И не в этом нуждалась Люсиль.

Когда Харри покинул бар и вышел в тёмный коридор, он увидел свет, как в туннеле. Подойдя ближе, он понял, что свет исходит из открытого лифта, и смог разглядеть человека, стоящего наполовину снаружи и придерживающего двери. Как будто он ждал Харри. Или кого-то другого — в конце концов, он уже стоял там, когда Харри появился в коридоре.

— Просто езжайте, — крикнул Харри, подавая сигнал взмахом руки. — Я поднимусь по лестнице. Мужчина попятился в лифт и скрылся из поля зрения. Прежде чем двери закрылись, Харри успел увидеть воротничок священника, но не смог разглядеть его лицо.

Харри был весь мокрый от пота, когда отпирал дверь в свою комнату. Он повесил свой костюм и лёг на кровать. Попытался выбросить из головы мысли о том, как поживает Люсиль. Он решил, что сегодня ночью ему приснится приятный сон о Ракель. О том времени, когда они жили вместе и каждую ночь вместе ложились спать. О том времени, как он шёл по воде, ступая по льду, который был толстым и прочным. Всегда прислушиваясь к трещинам, всегда высматривая разломы, но также не забывая жить настоящим моментом. Они делали это. Как будто знали, что время, отведённое им для того, чтобы быть вместе, скоро закончится. Нет, они проживали каждый день не так, как если бы он был последним, а так, как если бы он был первым. Как будто они открывали друг друга снова и снова. Не преувеличивал ли он, не приукрашивал ли воспоминания о том, что у них было? Может быть. Ну и что? Что реальность когда-либо делала для него?

Он закрыл глаза. Попытался представить Ракель, её золотистую кожу на фоне белых простыней. Но вместо этого всё, что он мог видеть, — это её бледную кожу на фоне лужи крови на полу гостиной. И он увидел Бьёрна Хольма в машине, который смотрел на него, в то время как на заднем сиденье ребёнок плакал. Харри открыл глаза. Да, действительно, что он должен сделать с реальностью?

Его телефон снова зазвонил. На этот раз сообщение от Александры.

«Анализ ДНК будет готов к понедельнику. Было бы неплохо сходить в спа-салон и поужинать в субботу. “Терсе Акто” — хороший ресторан».

 

 

 

ГЛАВА 20

Среда

 

— Что ж, здесь всё достаточно ясно, — сказал Эуне, кладя свою копию полицейского отчёта на одеяло. — Как по учебнику. Убийство на сексуальной почве, совершённое человеком, который, скорее всего, убьёт снова, если его не остановить.

Три человека вокруг кровати, всё ещё поглощённые распечатками отчёта, кивнули.

Харри закончил читать первым и поднял глаза, щурясь от резкого света утреннего солнца снаружи.

Затем с бумагами покончил Эйстейн и позволил своим солнцезащитным очкам снова соскользнуть со лба на глаза.

— Брось, Бернтсен, — сказал он. — Ты, должно быть, уже читал это.

Трульс что-то проворчал в ответ и отложил распечатку.

— Что нам делать, если это словно искать иголку в стоге сена? — спросил он. — Сложить лапки и предоставить всё Братт и Ларсену?

— Не совсем так, — сказал Харри. — На самом деле это ничего не меняет. Мы и ранее предполагали, что Бертина была убита тем же способом, что и Сюсанна.

— Но мы должны честно признать, что это противоречит твоим интуитивным ощущениям, что это рационально мыслящий убийца с рациональным мотивом, — сказал Эуне. — Необязательно отрезать голову жертве или красть её мозг, чтобы ввести полицию в заблуждение и заставить её поверить, что это убийство на сексуальной почве со случайными жертвами. Есть способы нанесения увечий, которые требуют меньше усилий и точно так же оставляют впечатление об убийце, как о человеке, не имеющем никакой связи с жертвами.

— Хм.

— Не говори мне «хм», Харри. Слушай. Если цель убийцы — ввести нас в заблуждение, то он потратил слишком много времени на месте преступления, и тем самым подверг себя большему риску, чем нужно. Мозги — это его трофеи, и теперь мы наблюдаем типичные признаки того, что он совершенствует свой метод, отрезав полностью голову жертвы и забрав её с собой вместо того, чтобы разрезать и зашить скальп обратно прямо на месте преступления. Харри, всё это двигается, звучит, пахнет и походит на ритуальное убийство с целым спектром сексуальных подтекстов и намёков. Вот что это такое!

Харри медленно кивнул. Повернулся к Эйстейну, который вскрикнул «Эй!», когда Харри снял с него солнцезащитные очки и надел их на себя.

— Не хочу ничего говорить, — сказал Харри, — но ты стащил их у меня. Я оставил их в кабинете