– А как же!

– И на пирах они бывали?

– Нет, на пиры их господин не приглашал, – тут же разочаровала она его. – Те либо шибко мелки для господина, либо больно знатны и ни во что его не ставят.

– Но ты им прислуживала?

– Не. Только издали видела, а потом слышала, как слуги его разговаривали, гостей обсуждали.

– А кто же тогда на пирах-то бывает?

– Гости. Бывает, что родня, а бывает, и такие же торговцы рабами, как он.

– То есть те, кто так же разводит людей?

– Как это «разводит»? Что ж мы, скотина какая?

– Ну, пусть не разводят, но тоже позволяют нашим женщинам рожать?

– Ну да.

– А о чем они говорят на пирах-то?

– Ну-у, когда родня, то все больше о семейных делах – кто женился там, кому наследство досталось, у кого наследник родился. Причем сами говорят, а сами свое дело делают.

– А когда не родня, а такие же торговцы?

– Дак такое-то только один раз и было. Обычно если бывает, то один. А в прошлом месяце их собралось аж пять.

– А о чем говорили?

– А о чем еще могут говорить торговцы? О торговле. – Ласково мурлыкнув, женщина сладко потянулась, навалившись на мужчину, и полезла с недвусмысленными намерениями.

– Ты… того. Погоди немного, не могу я так быстро.

– А чего ж он-то?

– А у него голова дурная – сама не знает, чего хочет. Ты про торговцев давай. О чем они говорили, когда собрались?

– Говорю же тебе, о торговле, – обиженно буркнула Алина, – Старик там один был, седой как лунь, так тот сам меня того, а сам говорит, что скоро их дела совсем плохо пойдут – мол, их король победил всех своих врагов и сейчас с торговцев деньги собирает, чтобы войной на север идти, и с них деньги тянет, хотя им от той войны только разор, потому что цены на рабов упадут.

– А когда король собирается воевать-то, не говорили?

– Сказали, что, мол, этот год воины отдохнут после походов, а пока те отдыхать будут, король договариваться будет со степняками, чтобы дать им золото, чтобы те войску помехой не были, когда оно на север пойдет.

Брат Адам не мог поверить в свою удачу. Орки, подобно знати среди людей, ни во что не ставили простолюдинов, считая их тупыми и недалекими. Допустим, в отношении Алины орки и не ошиблись, да вот только глухой она не была и к тому же обладала неплохой памятью, а уж выуживать информацию дознаватель умел – это его профессия, как-никак. Конечно, война с королевствами людей была невыгодна тем торговцам, которые разводили людей как скот и имели на этом большую прибыль. Если император победит, то рабов будет столько, что цены на рынке резко обвалятся. Это сегодня раб-человек в несколько раз дороже орка, а как этих рабов станет много, то и разница в цене уменьшится, если вообще останется: рабов будет много, очень много. Считать, что орки ошибались в своих прогнозах, он не мог. Кому, как не им, которые могут пострадать в первую очередь от этой войны, знать, в каком состоянии сейчас находятся дела, по подготовке похода?

Выходит, когда он думал, что Господь отвернулся от раба своего, на самом деле он не только помогал, но и направлял его. Не нужно было ему в столицу. Все, что нужно, он узнал и здесь. Главное, за чем его посылали сюда, – это выяснить, существует ли опасность похода имперского войска в земли людей, и ответ ему теперь был известен. Орки придут. Не в этом году, но, возможно, уже в следующем. Времени не оставалось вовсе. Теперь нужно было думать над тем, как бежать отсюда, благо город находился не так далеко от границы. Если отряд под командованием сэра Андрэ сумел остаться незамеченным в этих степях, то он один справится с этим и подавно.

Угра сидел первым гребцом возле левого борта большой лодки и работал веслом. Эта работа не требовала умственных усилий, руки сами делали свое дело, методично и равномерно, как хорошо отлаженный механизм, чего можно добиться только очень большой практикой. Он даже и не вслушивался в команды рулевого, сидящего на корме и задававшего темп, – все происходило помимо его воли, руки сами вливались в такт, задаваемый гребцам, и сами изменяли ритм движения, если это требовалось. Лодка легко рассекала воды Могучей, несясь вперед, словно птица, мягко разваливая воду, пластая ее и прогоняя вдоль бортов. Воин же был занят своими мыслями.

В том походе он сумел выжить только чудом. И с высокого берега Могучей, и из зарослей на берегу Теплой, прозванной так за то, что вода в ней прогревалась гораздо быстрее, чем в других реках, а замерзала позже, в него стреляли очень хорошие стрелки, но духи сберегли ему жизнь и отвели стрелы врагов. И потом, когда он уходил от погони, уже по земле, без вмешательства духов никак не обошлось. Он конечно же был опытным следопытом и охотником, но и гнались за ним тоже очень опытные охотники, – он презирал людишек, но не боялся признать за ними мастерства в чем-либо, если видел его. Так вот эти охотники были настоящими мастерами: и не раз, и не два он думал, что вот сейчас ему конец. Нет, не только благодаря своим ловкости и умениям он сумел выскользнуть из той западни.

Но дома его встретили с недоверием и насмешками. Старейшины конечно же могли поверить в то, что люди в очередной раз решили возвести укрепления в проходе. Они уже не раз пытались сделать это. Но спокойно принять то, что воин их рода струсил и сбежал с поля боя, они не могли. Угру тут же заклеймили трусом.

Что он мог поделать в этом случае? Он мог только доказать, что вовсе не испугался смерти, а хотел только доставить весть соплеменникам о том, что люди что-то задумали, чтобы больше не гибли рейдерские отряды, чтобы воины понапрасну не лишались жизней, так как каждая утрата ослабляла племя.

Уже подходя к родовому истукану и готовясь вспороть себе живот, чтобы намотать свои кишки на родовой знак, с презрительной улыбкой на губах, Угра вспомнил о кошеле с браслетами погибших воинов. Развязав кожаный ремешок, он бросил кошель к ногам шамана, ибо только он мог позаботиться о душах погибших в бою и оставленных на поругание врагам. Но не над всеми эти людишки смогут позабавиться, так как в большинстве своем им достались только тела, а души – вот они, переданы в заботливые руки шамана.

– Что это, Угра? – удивленно спросил шаман.

– Души воинов. Ты сумеешь о них позаботиться.

Открыв кошель и увидев его содержимое, шаман поднял удивленный взгляд на воина, уже взявшегося за нож, чтобы совершить последнюю прогулку.

– Погоди, Угра. – Голос шамана звучал громко и торжественно, не подчиниться ему было просто невозможно. – Родичи. Перед вами стоит воин, которому мы доверили жизни наших сородичей и отправили его старшим. Он вернулся, они – нет. Мы обвиняем его в трусости. Но может ли трус, потерявший от страха голову, собрать браслеты павших, когда вокруг свистят клинки врагов? Нет. Трус – он и есть трус, и ему плевать на то, как погибнут его товарищи, потому что он думает только о своей шкуре. Угра, как и подобает настоящему воину, не забыл о том, что долг выжившего перед павшими – сделать все, чтобы спасти его душу, чтобы она отправилась в места вечной охоты. Так трус ли Угра? Я говорю: нет. Мы уже лишились десятка хороших воинов. Так стоит ли нам лишаться еще одного, чтобы он мог доказать нам, что он не трус? Я говорю: нет. Достоин ли Угра доказать в бою, а не у столба, что он не трус, а настоящий воин? Я говорю: да. Я все сказал. Решайте, старейшины.