Надо сказать, что в глубине души Шик считал себя справедливым человеком. Да, он крадет произведения искусства, но подобное воровство отнюдь не преступление. С точки зрения государства, может быть, и преступление, но конкретные люди от этого только выигрывают. Истинным хозяином полотен может быть лишь художник, который их писал. А прочие владетели… Полюбовался сам, дай полюбоваться другому. Он знал, что Кривцов украл картины из музея. И тут Шик нашел оправдательный мотив. В России сейчас такие безобразия творятся, что воровать у них сам бог велел, сохраннее будет.

Кривцову уже давно надоела эта самодеятельность, и он прошипел гневно:

— Ты дело говори!

Ругаясь и причитая, Шик все время ходил из комнаты в комнату, оттуда в кухню и обратно, при этом выдвигал и задвигал ящики в комоде и в столах, потом вдруг плотно закрыл перед носом Кривцова дверь: «Я сейчас». Через минуту появился, сел в кресло и затих, с отсутствующим видом уставившись на ржавую каминную решетку.

— Что ты искал-то?

— Не твоего ума дело.

— Нашел?

— И это тебя не касается.

— Ну и шут с тобой. Не хочешь разговаривать, тебе же хуже.

Шик долго молчал, наконец буркнул сквозь зубы:

— Это не код, это телефон.

— Но мы же пробовали звонить, целый вечер в эти игрушки играли.

— Крот сказал — забудь. Сегодня в десять вечера он сбежит из госпиталя. Мы должны ждать его на углу, — Шик назвал пересечение двух улиц. — Мы уезжаем на другую квартиру.

— С чего это вдруг?

— Крот говорит, что отсюда надо рвать когти. Здесь опасно.

— Можно подумать, что раньше здесь было безопасно.

— В общих чертах, — осторожно начал Шик, — Крот признал, что мы с тобой в его отсутствие действовали правильно. И как я с трупом Ситцевого поступил, Крот тоже одобрил, — он врал уверенно, проверять его Кривцов не станет. — У нас с тобой вышла только одна накладка.

Он замер на мгновенье. Некстати опять вспомнилось, как Пьер, дыша лекарствами, шипел в лицо: «Убью тебя, паскуда! Надеялся, что я здесь сдохну? Тебе надо было сидеть тихо, как мышь, а ты что учинил?»

— Так какая же у нас накладка? — в третий раз повторил Кривцов.

— Не столько накладка, сколько излишек. Заложница… Привозить ее сюда было нельзя. И звонить отсюда в Пализо тоже было нельзя. Звонком этим мы могли полицию пустить по нашему следу. Будем надеяться, что этого не случилось. Поскольку мы возвращаемся к старому плану, то есть командование на себя принимает Пьер, нам твоя Марья вроде бы ни к чему.

— Так отпустить ее надо на все четыре стороны, и дело с концом. Если мы из этого дома уедем, то, значит, полицию она на нас никак не наведет.

— Легко сказать — отпустить! Боюсь, что Пьер нас не одобрит, — Шик скосил глаза в угол, потом сморщился, как от кислого.

В голове у него металась сейчас одна мысль — сказать Кривцову про замысел Пьера относительно русской или не сказать? С одной стороны, неплохо бы его припугнуть, но с другой, не выкинул бы он какой-нибудь глупости. Отпустить, говорит… Кто же так поступает? Хотя, сознаться, этот выход из положения казался Шику самым разумным. Сидит дама в подвале, зачем ее посадили, не знает. Даже если она в полицию прибежит, никакого толку от ее информации не будет. Цифры у русских на руках. Но цифры-то с подвохом. Без пароля они не действуют. А пароль только Крот знает. Не нужна здесь эта Марья, право слово, не нужна. Пожалуй, с Кривцовым можно договориться, что русская якобы сбежала.

— А вообще лучше бы она сбежала, — сказал задумчиво Шик. — Не люблю я этого смертоубийства.

— Что, что? — испуганно переспросил Кривцов, да так и замер с открытым от потрясения ртом.

Шик понял, что ненароком сболтнул лишнее. Вот что значит в себя уходить, он уже заговариваться начал.

— Что ты всполошился-то? Просто я Ситцевого вспомнил. Все как-то разом всплыло в памяти, и как мы кровь его в раковину отжимали. Ужас-то какой, ужас. А Кроту хоть бы что. Он и думать об этом забыл. Попомни мои слова, еще аукнется нам эта ситцевая смерть, — бодро тараторил Шик, стараясь задурить Кривцову голову.

— Ладно, заложницу кормить пора, — заткнул словесный фонтан Кривцов.

— Я сам покормлю. Отнесу ей еду прямо в кастрюле.

— А мне, значит, уже не доверяешь?

Шик что-то буркнул в ответ, взял кастрюлю, ложку, хлеб, засветил фонарь. Рук явно не хватало.

— Ладно, пошли вместе. Посветишь мне.

Марья Петровна сидела на матрасе, курила и рассматривала старые, по листику отслоенные детские книги. Рядом лежала перевязанная бечевой пачка пожелтевших от времени газет. Ну и шустра эта русская! Шик стороной подумал, что на этой прессе можно кой-чего заработать, может, этим газетам лет сто! Ему бы и в голову не пришло рыться в окаменевшем старье.

Но в следующее мгновение от его благодушия не осталось и следа: он увидел взломанный тайник. Вначале ему показалось, что тайник пуст, от одной этой мысли волосья на загривке встали дыбом. Но нет, полотна на месте, просто глаза ему застило от гнева. Шик перевел дух, посмотрел на Кривцова. Тот не выглядел удивленным.

— Скажи ей, чтоб ела. Да поживее, — прикрикнул Шик, с подозрением всматриваясь в невозмутимое Марьино лицо.

Ох, не понравился Шику ее взгляд! Во-первых, русская теперь знает их тайну. Во-вторых, и это куда хуже, чем первое, она вскрыла тайник по подсказке Кривцова. А как же иначе? Она искала и нашла. Тайник этот лет сто тетке служил. В нем хранились счета и прочие бумаги — и никогда деньги, потому что открыть его можно было шпилькой от волос. Но ведь кто-то подсказать должен, что на гвоздик надо давить. И ведь это какой силой надо обладать, чтобы не просто вскрыть тайник, но выломать сам механизм. Это под силу мужским рукам, но никак не женским. Может статься, что в его отсутствие Кривцов как-то проник в подвал? Вряд ли… Интуиция подсказывала: если бы напарник пробрался к тайнику, то Шик не увидел бы здесь ни полотен, ни Кривцова, ни этой русской коровы.

Естественно, Шик не оставил полотна в сломанном тайнике, отнес рулон наверх, и когда намерился перепрятать их тайно от Кривцова, тот решительно воспротивился.

— Знаешь что, милый друг, — сказал он с нехорошей усмешкой, — пока еще эти картинки принадлежат мне. И распоряжаться мы ими будем вместе.

Пришлось покориться. Полотна были положены в нижний ящик комода. Пока… потом он переложит их в багажник. Нервы у Шика были взвинчены до крайности. Что может быть мучительнее в жизни, чем выбор? Пьер сказал: «Ждите меня в десять часов, а потом сразу на улицу Жарент». Понятное дело, там у Крота надежная берлога. Но как Шику ехать на эту встречу? Крот говорил, сматывайтесь все, а дом на замок. Но не опасно ли сажать в машину Кривцова и русскую? Убивать ее Шик не собирался, этот выбор он, слава богу, уже сделал. Положим, в машину он посадит ее с кляпом во рту и со связанными руками. Но если его подозрения верны и Кривцов с ней заодно, то в машине он попытается избавиться от Шика. Реально это? К сожалению, да.