— Нет, это рядом.

Дом в саду со старыми яблонями выглядел очень приветливо. Обочь гравийной дорожки стояла машина. Камешек попал в туфлю и угрожающе царапал пятку, норовя разорвать колготы. Она нагнулась, чтобы его вытащить, оперлась на машину. В памяти всплыла дурацкая фраза: «Героиня пусть не любит цифры 5 и 1». Она медленно разогнулась. От единорожьей доверчивости не осталось и следа, лицо как-то обрюзгло вдруг, постарело.

— Маш, ты что? Тебе плохо?

— Нет. У меня все о’кей. Просто я все поняла. Куда идти, Виктор Иванович?

Он неожиданно смутился, суетливо обошел вокруг, словно примериваясь, с какой стороны взять ее под руку.

— Сюда, пожалуйста.

Она, не задерживаясь, прошла через темную прихожую, в комнате огляделась по-хозяйски, потом подошла к столу и села на шаткий стул. В комнату вошел узкоплечий лысый мужчина в черном жилете, Марья Петровна посмотрела на него мельком и стала смеяться.

— Это у нее нервы? — спросил Шик. — А может, она нам голову дурит?

Виктор Иванович стоял у стены с руками в карманах и молча смотрел в темное окно.

— Если будешь орать, — строго предупредил Шик, — мы тебе засунем в рот кляп. Переведи это старой курице, — кивнул он Кривцову.

Тот отлепился от стены и, стараясь не встречаться глазами с Марьей Петровной, сказал дрожащим голосом:

— Маш, вот какое дело… Ты веди себя тихо. И перестань смеяться. Это ни к чему не приведет. Этот человек, его зовут Шик, у него кличка такая… Словом, я целиком в его власти и ничем не смогу тебе помочь, если ты… Ради бога, без криков. Если ты не будешь выкидывать коленца, все кончится хорошо. А в противном случае он заклеит тебе рот клейкой лентой, может и к стулу привязать.

Марья Петровна вздохнула глубоко, отгоняя от себя остатки нервного смеха, и сказала спокойно, только руки дрожали:

— Не надо меня привязывать. Я буду молчать. Что вы от меня хотите?

Что и говорить, держалась она молодцом.

— Что ты ей так долго объяснял? — с подозрением наскочил на Кривцова Шик. — Разговор должен быть коротким и ясным. А ты делай, что тебе велят! — прикрикнул он на Марью Петровну.

Шик хамил сознательно. Он считал, что для пользы дела надо запугать жертву до потери пульса. Тогда она будет сдержанна, а попросту говоря, покорна, как сонная рыба. Но трудно хамить без языка, когда в распоряжении только интонация и жесты.

— Хватит орать, — прикрикнул на Шика Кривцов. — Дай лучше коньяка. Да не этого, а того.

— Буду я на нее «Наполеон» изводить.

— А я говорю, давай «Наполеон». Да вскипяти воды. Надо приготовить кофе или чай.

Виктор Иванович все время сбивался с французского языка на русский, что еще больше злило Шика. Он с негодованием зашипел, даже кулаки сжал, но потом вдруг разом остыл — что по пустякам злиться?

— Я бы закурила для начала, — сказала Марья Петровна, а когда Кривцов поднес зажигалку, сказала с усмешкой: — Что-то не похоже, чтобы вы зависели от этого слизняка. Чем промышляете? Оружие, наркотики?.. Имейте в виду, если я заложница, то за меня вам медной полушки не дадут. Что же вы молчите, Виктор Иванович?

— Меня зовут не Виктор Иванович, — против воли в голосе его прозвучала обида, — а Федор Агеевич.

Марья опять начала смеяться.

— Почему же вы не назвались собственным именем? Для конспирации, что ли? Но от кого прятаться?

— Сам не знаю, — сказал он устало. — По глупости.

— А я знаю. Виктор — значит победа. Хотели Париж победить, да?

Лицо у него было уже не столь волевым, сухим и утонченным, как показалось Марье Петровне при первой встрече, но, что самое ужасное, сейчас, когда с него сполз лоск, он ей нравился ничуть не меньше. Она вообще была невысокого мнения о другой половине человечества. Муж был слабым человеком, сын тоже только пыжился, играя в твердость характера и несгибаемую волю, а на самом деле был ранимым и мнительным. И сейчас, глядя на опущенные плечи того, кто назывался Федором, но желал быть Виктором, ловя его скрученный, ускользающий взгляд, Марья Петровна почувствовала — все правильно, судьба и на этот раз не приготовила ей подарка, никакой он не супермен, это ее кадр.

В Версале у сухого фонтана, где мы сидели на лавочке и, разумеется, курили, Алиса рассказала нам очень смешную сцену из американского боевика. Тогда это было к месту, в нашем разговоре почему-то присутствовали шпионские сюжеты.

Суть вот в чем. Некая молодая девица, такая вся в ковбойских сапогах и с высоким бюстом, на каком-то званом обеде заглотила с шампанским не ей предназначенный микропередатчик. Так сказать, ошибочка вышла. Эта сцена не осталась незамеченной людьми, которые за этим передатчиком охотились. Невинную девицу, которая ничего не подозревала, захватили, потащили в подвал, разложили на столе, связали руки-ноги. Она лежит такая вся прекрасная, несчастная, а над ней склонились мужики с лицами интеллектуальных злодеев, которые пытаются поймать в своих приемниках нужную волну.

Наконец передатчик заработал, начала поступать драгоценная информация. И в этом момент связанная красавица начала икать, заглушая тем самым тончайший писк, который шел от крохотного паучка в ее желудке. Мужики выхватили пистолеты, один уткнул пушку в висок, другой в желудок.

— Если ты сейчас не прекратишь, мы тебя пристрелим!

Девица крикнула:

— Ик… Ик… Напугайте меня!

Именно эту историю я вспомнила, когда увидела вошедшего в комнату человека, которого обозначили как Шика. Я его узнала. Он сидел тогда в кафе при дороге. То есть я его еще раньше вычислила, как только увидела в саду номер машины. Все наши беды от них, тех, которые пинали нас на шоссе. Это их тайную беседу бездумно записал мой диктофон, и они всю дорогу охотились за этой записью. А мы и думать забыли о дорожном происшествии и во всех бедах винили несчастного мертвого мужика в особняке с башенкой…

И вот теперь этот плюгавый, лысый, с лисьим лицом корчит из себя героя боевика и беззастенчиво хамит на чистом французском. Мне бы тоже следовало начать икать, но у меня началась истерика.

Естественно, я тут же начала задавать себе вопрос — кто эти люди? У них было общее дело, они отлично понимали друг друга. Виктор Иванович, он же Федор Агеевич, болтаясь, как цветок в проруби, все время путал французскую и русскую речь. Он служил связующим звеном, то есть переводчиком, и, делая мне против воли реверансы, проговорился. Это было после первого звонка Алисе. Он спросил Шика:

— А где товар? Куда ты его спрятал? — потом спохватился и спросил это же по-французски.

Шик ответил трескучей фразой, показывая пальцем куда-то вниз. Я тогда еще не знала, что в доме есть подвал.

Через пятнадцать минут после первого звонка, как и было договорено, я опять набрала номер нашего телефона в Пализо. Говорил Федор Агеевич.