— Согласен, — уступил Мишнер. — Нельзя сообщать о самоубийстве. Но мы должны знать правду.

— Чтобы лгать другим? — спросил Валендреа. — Так мы ничего не узнаем.

Странно было слышать осуждение лжи из уст Валендреа, однако Мишнер промолчал. Нгови повернулся к доктору:

— Анализ крови сможет чем-то помочь?

Тот кивнул.

— Тогда возьмите кровь на анализ.

— Вы не имеете права, — решительно запротестовал Валендреа, пухлая рука взлетела вверх. — Нужно разрешение священной коллегии. Вы пока не Папа.

Лицо Нгови осталось бесстрастным.

— Прежде всего я хочу знать, как умер этот человек. Мне небезразлично, что станет с его бессмертной душой.

Нгови снова повернулся к врачу:

— Проведите анализ сами, а образец уничтожьте. О результатах сообщите только мне. Ясно?

Доктор кивнул.

— Вы много на себя берете, Нгови, — сказал Валендреа, переводя дыхание.

Мишнер молча наблюдал за происходящим.

— Хорошо, передайте это дело священной коллегии.

Перед Валендреа встала непростая дилемма. Он не мог отменить распоряжение Нгови и не мог — по понятным причинам — вынести дело на обсуждение кардиналов. Тосканец явно находился в замешательстве, но молчал. Может быть, с тревогой подумал Мишнер, он просто хочет загнать Нгови в ловушку?

Нгови открыл свой черный кейс и вынул оттуда серебряный молоточек, затем подошел к изголовью кровати. Предстоящий ритуал обязателен, всем это превосходно известно, и камерленго должен его совершить, как бы он ни был бессмыслен.

Нгови слегка ударил молоточком по лбу Климента и задал вопрос, веками задававшийся трупам понтификов:

— Якоб Фолкнер, вы мертвы?

Минута прошла в молчании, затем Нгови повторил вопрос. Еще одна минута тишины. Вопрос прозвучал в третий раз.

Выдержав паузу, Нгови, как и полагается и подобных случаях, объявил:

— Папа умер.

Он наклонился и поднял правую руку Климента. Безымянный палец украшал Перстень Рыбака.

— Странно, — тихо вымолвил Нгови, — обычно он не носил его.

Мишнер знал, что это правда. Громоздкий золотой перстень, как правило, служил не украшением, а печаткой. Он изображал святого Петра в образе рыбака, вокруг шла надпись с именем Климента и датой его восшествия на престол. После прошлого конклава его надел на палец Климента тогдашний камерленго. Обычно им запечатывали папские бреве.[15]Как правило, папы его не носили, а Климент особенно пренебрегал им.

— Может, он знал, что мы будем искать его, — предположил Валендреа.

Наверное, так оно и есть, пронеслось в голове у Мишнера. Видимо, он готовился заранее. Это было так похоже на Якоба Фолкнера!

Нгови снял перстень с желтого скрюченного пальца и положил его в черный бархатный чехол, лежавший тут же на столе. Потом в присутствии всех кардиналов он разобьет молоточком и перстень, и свинцовую печать Папы. До избрания нового Папы никто не сможет поставить его печать ни на какую бумагу.

— Готово, — сказал Нгови.

Мишнер понял, что процедура передачи власти завершена. Тридцатичетырехмесячное правление Климента XV, двести шестьдесят седьмого преемника святого Петра, первого немца на папском престоле за последние девятьсот лет, окончилось.

И он уже не папский секретарь. Теперь Мишнер простой монсеньор, временно находящийся в распоряжении кардинала-камерленго Святой римской церкви.

Рим, аэропорт Леонардо да Винчи

13 ноября, понедельник

12.25

Катерина бежала по зданию аэропорта Леонардо да Винчи к стойке регистрации авиакомпании «Люфтганза». Она заказала билет на франкфуртский рейс в час дня. Куда она полетит оттуда, она не знала, но об этом она будет думать завтра или послезавтра. Главное — что и Том Кили, и Колин Мишнер остались в прошлом и пора уже подумать о себе. Ей очень стыдно, что она обманула Мишнера, но поскольку она больше не встречалась с Валендреа, а Амбрози почти ничего не сказала, то, наверное, ее обман простителен. Так, во всяком случае, она объясняла происшедшее самой себе.

Она рада, что с Томом Кили покончено. Хотя уверена, что он о ней и не вспомнит. Он теперь идет в гору, и ему не требуется нахлебница, которой она себя ощущает последнее время с ним. Правда, ему нужен кто-нибудь, кто делал бы за него всю работу, которую он впоследствии станет выдавать за свою. Но он, вне всяких сомнений, без труда найдет себе заместительницу на ее место.

Терминал был переполнен, но она вдруг заметила, что вокруг установленных в зале телеэкранов собираются люди. Какая-то женщина заплакала. Катерина задрала голову вверх. Монитор показывал сейчас панораму площади Святого Петра, вид с высоты птичьего полета. Подойдя ближе, она расслышала слова:

«Здесь царит всеобщая скорбь. Смерть Климента Пятнадцатого оплакивают все, кто любил понтифика. Нам будет его не хватать…»

— Папа умер? — произнесла она вслух.

Рядом какой-то мужчина в шерстяном пальто, не отрывая взгляд от экрана, ответил:

— Умер сегодня ночью во сне в Кастель-Гандольфо. Упокой Боже его душу.

Она была потрясена. Умер тот, кого она много лет ненавидела. Она не знала его лично — Мишнер пытался однажды их познакомить, но она отказалась. Тогда Якоб Фолкнер был архиепископом Кёльнским. Он воплощал для нее все то, что она так презирала в традиционных религиозных культах, не говоря уже об их борьбе за Мишнера. Она проиграла то сражение и с тех пор возненавидела Фолкнера. Не за то, что он сделал или не сделал, нет. За то, что он для нее символизировал.

Теперь он мертв. Колин, должно быть, места себе не находит.

Она должна идти к стойке регистрации и лететь в Германию. Мишнер справится без нее. Но скоро выборы нового Папы. Новые назначения. В Рим устремятся новые священники, епископы и кардиналы. Она достаточно хорошо знает политическую кухню Ватикана, чтобы понять, что время соратников Климента прошло. Их дни в Ватикане сочтены.

Ей все это безразлично. Безразлично. Однако не совсем. Как же трудно избавиться от старых привязанностей!

Она поколебалась еще несколько мгновений, решительно развернулась и с чемоданом в руке направилась к выходу из терминала.

Кастель-Гандольфо

13 ноября, понедельник

14.30

Валендреа внимательно разглядывал собравшихся кардиналов. В воздухе чувствовалось необычное напряжение. Многие нервно расхаживали по залу. Всего в зале резиденции собралось четырнадцать кардиналов, в основном служащие Курии или занимавшие посты неподалеку от Рима. Все те, кто отреагировал на сообщение, разосланное три часа назад всем ста шестидесяти членам священной коллегии.