Не говоря ни слова, глава храма направился к вытянутому зданию с высокими и толстыми стенами. Рамзес последовал за ним и вошел в Дом Жизни Гелиополя. В его центре выступал изначальный камень Бен-Бен, покрытый шкурой барана. Алхимики использовали его, чтобы улучшить результаты превращений, а его частицы были положены в саркофаги достойнейших, чтобы сделать возможным переход от смерти к возрождению.

Глава храма ввел царя в библиотеку, где хранились труды по астрономии и астрологии, пророчества и царские анналы.

— По моим сведениям, — заявил глава храма, — феникс не появлялся в Египте с тысяча четыреста шестьдесят первого года. Его появление в первый год вашего правления указывает на замечательное время встречи двух календарей, установленных нашими астрономами: календарь с установленным годом, когда теряется один день каждые четыре года, и календарь обычного года, который теряет четверть суток каждый год. В ту самую минуту, когда вы взошли на трон, два космических цикла совпали. На стеле напишут об этом событии, если вы прикажете.

— Что я должен понять из ваших речей?

— Что случайностей не бывает, Великий Царь, и что ваша судьба принадлежит богам.

Чудесный паводок, возвращение феникса, новая эра… Это было слишком для Шенара. Обескураженный, опустошенный, он, однако, сумел сохранить лицо во время церемоний, организованных в честь Рамзеса, чье правление, начавшееся такими предзнаменованиями, обещало быть примечательным. Не было сомнений, что боги выбрали этого юного человека, чтобы править Обеими Землями, укрепляя их единство и мощь.

Лишь у Серраманны было плохое настроение. Обеспечение безопасности царя требовало постоянных усилий; целая толпа придворных желала засвидетельствовать свое почтение фараону, который к тому же разъезжал на колеснице по главным улица Мемфиса, среди толп восторженного народа. Безразличный к предостережениям сарда, молодой царь упивался своей популярностью.

Не удовольствовавшись таким проездом по столице, царь направился в деревни, где земли в основном были залиты водой. Крестьяне чинили плуги и инструменты, укрепляли чердаки, в то время как дети учились плавать. В небе парили журавли, в затоках лениво дремали гиппопотамы, раздраженно вздрагивающие, когда нарушали их покой. Рамзес спал по два-три часа в сутки, но зато объехал почти всю страну, принимая заверения в верности от начальников всех рангов, и завоевал доверие простого народа.

Когда он вернулся в Мемфис, отлив уже начался и землепашцы начали готовиться к севу.

— Ты не выглядишь усталым, — заметила Нефертари.

— Как можно устать, общаясь со своим народом? А вот ты кажешься подавленной.

— Тошнит…

— Что говорят врачи?

— Что я должна оставаться в постели, чтобы роды прошли благополучно.

— Почему же ты на ногах?

— В твое отсутствие я была должна…

— До родов я не покину Мемфис.

— А твой великий замысел?

Рамзес казался огорченным.

— Может, ты согласишься на… короткую поездку?

Царица улыбнулась.

— Как могу я отказать фараону?

— Как прекрасна эта земля, Нефертари! Проезжая по ней, я понял, что она — чудо небес, дочь воды и солнца. В ней слились сила Хора и красота Хатхор. Каждая секунда нашей жизни должна быть подарена ей; ты и я рождены не для того, чтобы править ею, а служить ей.

— Я тоже верю в это.

— Что ты хочешь сказать?

— Служение — это самое благородное, что может человек. Через него и только через него может быть достигнута целостность. «Гем» — служитель… Это высокое слово, разве не означает оно одновременно самого скромного человека, строителя или землепашца и самого могущественного, фараона, служителя богов и своего народа? После коронации я вошла в другой мир. Ни ты, ни я не можем просто служить. Мы должны управлять, ориентировать, стоять у руля, чтобы вести корабль государства в верном направлении. Никто не сделает это за нас.

Царь опечалился.

— Когда умер мой отец, я испытал то же чувство. Как было надежно и спокойно в присутствии человека, способного направлять, советовать, приказывать! Благодаря ему любая трудность была преодолима, любое несчастье поправимо.

— Того же ждет твой народ и от тебя.

— Я смотрел прямо в лицо солнцу, и оно не сожгло моих глаз.

— Солнце в тебе, Рамзес, оно дает жизнь, заставляет расти животных, растения и людей, но может также иссушать и убивать, если становится слишком сильным.

— Пустыня выжжена солнцем, но и там много жизни!

— Пустыня находится по другую сторону жизни, люди не строят там жилищ. Там строят лишь жилища вечности, которые проходят через поколения и старят время. Неужели таково стремление фараона — погрузить свои мысли в пустыни, забыв о людях?

— Мой отец был человеком пустыни.

— Каждый фараон должен быть им, но его взгляд должен заставлять Долину цвести.

Рамзес и Нефертари вместе провели этот тихий вечер, пока лучи заката золотили стены Гелиополя.

Как только в окнах покоев Рамзеса погас свет, Серраманна покинул дворец, проверив перед этим стражу, которую он сам выбрал. Вспрыгнув на спину своей великолепной черной лошади, он галопом пронесся через Мемфис по направлению к пустыне.

Египтяне совсем не любили передвигаться ночью. Когда не было солнца, демоны выползали из своих убежищ и пугали неосторожных путников. Могучему сарду не было дела до суеверий, он мог защититься от целой орды чудовищ. Когда он задумывал что-нибудь, никто не мог остановить его.

Серраманна надеялся, что Сетау приедет ко двору и примет участие в празднествах в честь Рамзеса. Но знаток змей, верный своей репутации человека непредсказуемого, не покинул своей лаборатории. Продолжая поиски того, кто подкинул скорпиона в каюту Рамзеса, сард задавал вопросы то одному, то другому и пытался узнать что-нибудь более или менее достоверное.

Никто не любил Сетау. Боялись его колдовства и его ужасных подопечных, но все признавали растущий размах его торговли. Продавая яд изготовителям снадобий, лечащих тяжелые болезни, он начал сколачивать состояние.

Роме Серраманна не доверял по-прежнему, но был вынужден допустить, что Сетау, пожалуй, превосходный подозреваемый. Наверное, после неудавшегося злодеяния он не решался появиться перед Рамзесом и выдержать взгляд друга… Разве, прячась в своем жилище, не признавал он своей вины?

Серраманне нужно было его увидеть. Бывший пират привык оценивать противника по лицу и был обязан своей проницательности жизнью. Как только он увидит Сетау, он вынесет свое суждение. А раз он прячется, сард выманит его.

Там, где кончались ноля, сард спрыгнул с лошади и привязал ее к фиговой пальме. Он прошептал ей несколько слов на ухо, чтобы успокоить, и бесшумно направился к закрытой лаборатории Сетау. Растущая луна освещала ночь. Смех гиены не напугал сарда, который чувствовал себя так, словно брал на абордаж корабль, застигнув его врасплох.