Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я впервые прочитал этот абзац в колледже, он поразил меня силой, которая превзошла его буквальное значение. Мне потребовались годы, чтобы осознать богатую текстуру его символической иконографии: имена архангелов Гавриила и Михаила; инструменты страсти Христа («кресты», «прутья»[126] и «терн»); воспоминание последних дней («падение», «спуск», «живые и мертвые»). Тот факт, что я не увидел их при первом прочтении, является достоинством истории, никак не недостатком. Это означает, что Джойс не превратил символы в кимвалы.
Некоторые из лучших американских писателей работают на Национальном общественном радио (National Public Radio – NPR). Истории, поведанные ими с использованием живого звука, открывают для слушателей целый мир – свежий и самобытный, но часто построенный на литературных архетипах. Марго Адлер призналась в этом, когда рассказала мне, что замысел ее статьи о нью-йоркских бездомных, живущих в туннелях метро, она заимствовала из своего понимания мифов, в которых герой спускается в подземный мир.
Совсем недавно на NPR прозвучала история о мальчике-аутисте Мэтте Сэвидже, ставшем в девять лет искусным джазовым музыкантом. Обозреватель Марго Мельникова использовала типичную историю юного героя, который преодолел препятствия. Но история дает нам нечто большее: «До недавнего времени Мэтт Сэвидж не выносил звучания музыки и большинства других звуков». Интенсивная слуховая терапия превращает неврологическое проклятье мальчика в благословение, высвобождая в нем страсть к музыке, выразившуюся через джаз.
Мы используем архетипы, но не должны позволять им использовать нас. Как утверждает Том Френч, рассматривайте сообщение об опасности силиконовых грудных имплантатов как поучительную историю. Исследование за исследованием подтверждает безопасность этой процедуры с медицинской точки зрения. И все же культура отказывается это принять. Почему? Возможно, из архетипа вытекает, что тщеславие должно быть наказано или что злые корпорации хотят заработать на отравлении женского организма.
Используйте архетипы. Не позволяйте им использовать вас.
ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАДАНИЯ
1. Прочитайте работу Джозефа Кэмпбелла «Герой с тысячью лицами»[127] как введение в архетипические литературные формы.
2. Когда вы читаете и слышите о том, как освещаются военные действия в любой точке мира, ищите и слушайте примеры форм историй, описанных выше.
3. Пересмотрите какую-либо свою прошлогоднюю работу. Можете ли вы определить фрагменты, которые соответствуют или нарушают архетипические образцы литературы? Вы бы написали их иначе?
4. Обсудите совет отца Хорста: символ не обязательно должен быть кимвалом. Можете ли вы найти символ в своей работе? Это кимвал?
Помогите читателям замкнуть смысловой круг
С самых ранних лет мы узнаем, что истории имеют конец, каким бы предсказуемым он ни был. Принц и принцесса живут долго и счастливо. Ковбой едет в закат. Ведьма мертва. Конец. Или в случае с научно-фантастическими фильмами: конец? Слишком часто в реальной жизни принц и принцесса разводятся. Ковбой падает с лошади. Ведьма съедает ребенка. Это дилемма для писателей: реальность нелицеприятна, но читатели жаждут развязки.
В 1999 году The New York Times поручила мне написать серию публикаций, которую я назвал Ain’t Done Yet («Еще не сделано»). История разворачивается за несколько месяцев до миллениума и рассказывает о пожилом журналисте-следователе, ведущем наблюдение за лидером культа конца света. Я не делал набросков и даже особенно не писал по плану как таковому, но знал, что в заключительной главе хороший парень, который боится высоты и молний, будет сражаться с плохим парнем в полночь на вершине огромного моста во время грозы. Другими словами, я не различал для себя на этом пути знаков остановки, но писал, зная концовку. Так что я не был удивлен тем, что Джоан Роулинг задумала серию книг о Гарри Поттере, написав заключительную главу последней книги, и даже раскрыла финальную фразу: «Шрам больше не болел»[128].
Чтобы написать хорошие концовки, вы должны их прочитать, и лишь немногие литературные произведения заканчиваются на ноте печального величия «Великого Гэтсби»[129]:
И среди невеселых мыслей о судьбе старого неведомого мира я подумал о Гэтсби, о том, с каким восхищением он впервые различил зеленый огонек на причале, там, где жила Дэзи. Долог был путь, приведший его к этим бархатистым газонам, и ему, наверно, казалось, что теперь, когда его мечта так близко, стоит протянуть руку – и он поймает ее. Он не знал, что она навсегда осталась позади, где-то в темных далях за этим городом, там, где под ночным небом раскинулись неоглядные земли Америки.
Гэтсби верил в зеленый огонек, свет неимоверного будущего счастья, которое отодвигается с каждым годом. Пусть оно ускользнуло сегодня, не беда – завтра мы побежим еще быстрее, еще дальше станем протягивать руки… И в одно прекрасное утро…
Так мы и пытаемся плыть вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки обратно в прошлое.
Фицджеральд закладывает семена этой концовки еще в начале романа, в конце первой главы, когда рассказчик Ник Каррауэй впервые видит Джея Гэтсби:
Я решил окликнуть его. Сказать, что слышал о нем сегодня за обедом от мисс Бейкер, это послужит мне рекомендацией. Но я так его и не окликнул, потому что он вдруг ясно показал, насколько неуместно было бы нарушить его одиночество: он как-то странно протянул руку к темной воде, и, несмотря на расстояние между нами, мне показалось, что он весь дрожит. Невольно я посмотрел по направлению его взгляда, но ничего не увидел; только где-то далеко светился зеленый огонек, должно быть, сигнальный фонарь на краю причала. Я оглянулся, но Гэтсби уже исчез, и я снова был один в неспокойной темноте.
Поучительные уроки заложены в этом отрывке. Взгляните на словосочетание «неспокойная темнота». Автор показывает нам, что предложения и абзацы также имеют концовку, даже если она предвещает финальную сцену книги, которая состоится через многие десятки страниц, когда зеленый свет, причал, протянутые руки возвратятся, наполненные смыслом.
Эти методы не только для романистов. Мой коллега Чип Сканлан написал для The New York Times статью, в которой утверждал, что журналисты должны брать уроки у граждан, когда заходит речь о том, чтобы задавать правильные вопросы политикам:
