Повернув влево на двадцать градусов, покидаю кресло.

«Пора подготовиться к худшему, – приговариваю, обряжаясь в гидрокостюм. – Мало ли… вдруг уцелею при взрыве?..»

Привычными движениями забиваю в баллон ребризера газ, снаряжаю автоматные магазины патронами, цепляю поверх комбинезона подвесную систему…

Взрыв сотрясает «Барракуду» минут через десять. Как и некоторое время назад, со стола и полок летят незакрепленные предметы, моргает свет дежурной лампы; корпус кренится то в одну сторону, то в другую. Я машинально дергаюсь в сторону люка в шлюзовую камеру. И уже у трапа вдруг понимаю: нет, для ядерного взрыва слишком слабая ударная волна. Скорее всего, это новая порция глубинных бомб. Так и есть. За первым взрывом звучит второй, потом третий, четвертый…

«Далековато, – оцениваю мощность взрывной волны. – Возможно, шмаляют наугад».

Гляжу на часы. До взрыва чуть меньше девяти минут. Самое время подать на двигатель максимальное напряжение и выжать из «Барракуды» полный ход. Так появятся хоть какие-то шансы уцелеть, ведь для меня важен каждый кабельтов удаления от точки № 6.

«Черт с вами – слушайте и наслаждайтесь, – выкручиваю ручку реостата до упора вправо. – Только радость ваша будет недолгой…»

Двигатель послушно взвыл; по корпусу подлодки прошла волна вибрации. Скорость быстро возросла до максимальной. Подправив курс, проверяю ребризер, уже пристроенный на груди. У меня все готово для аварийного покидания «Барракуды»; я одет в гидрокостюм, ласты и автомат лежат у нижней ступеньки трапа, к подвесной системе пристегнута герметичная сумка с флягой пресной воды, упаковкой галет, пятью плитками шоколада, парой сигнальных ракет и специальным пакетом, врученным мне Горчаковым перед походом. Осталось лишь взобраться по трапу в шлюз.

Глубинные бомбы рвутся все ближе и ближе. Титановый корпус сотрясается, силовой набор шпангоутов отвратительно скрипит, дежурная лампа постоянно моргает, а палуба так и норовит уйти из-под ног.

«Вот придурки! И какого хрена я приперся сюда спасать ваши паршивые шкуры?!» – ворчу, в последний раз проверяя снарягу.

Секундная стрелка часов проходит последний оборот – до взрыва ядерного заряда остается меньше минуты. Я стою у трапа и гадаю, что раньше прикончит мою малютку. От чего раньше развалится ее титановая конструкция: от атаки американцами глубинными бомбами или от взрыва советского ядерного заряда?..

Сорок секунд – взрыв по левому борту на дистанции сто пятьдесят метров. Тридцать пять секунд – взрыв по кормовому сектору на дистанции сто метров. Тридцать секунд – взрыв по правому борту, совсем рядом. Судя по тому, с какой силой тряхнуло «Барракуду», – дистанция метров семьдесят – восемьдесят. Двадцать пять секунд. Очередной взрыв…

«Пора линять, – надвигаю на лицо маску. – Не дай бог шибанет так, что откажет автоматика. Как тогда выбираться из моей продвинутой могилки?..»

Стопорю подлодке ход. Двигатель умолкает, становится тихо. Торопливо ползу по трапу вверх. До ядерного взрыва считанные секунды.

Потеряв ход, «Барракуда» зависла на глубине двести пятьдесят метров. Я в шлюзе. Нижний люк задраен. Автоматика запущена: забортная вода поступает внутрь, постепенно заполняя пространство внутри «трубы».

«Хоть бы успеть до взрыва открыть внешний люк, – пульсирует в голове единственная мысль. – Хоть бы успеть…»

Взрыв. Корпус подлодки сотрясает так, что я бьюсь головой о металлическую стенку шлюза.

«Оно?» – потираю ушибленный затылок.

Нет, вряд ли. Ядерная бомба рванула бы куда сильнее. Значит, америкосы достали обычной глубинной. Хорошо достали. Гады…

Воды по пояс. От момента «Х» прошло полминуты. Ядерный заряд молчит.

«А вдруг не рванет?! Вдруг ржавчина с коррозией изъела его не только снаружи?! – мелькает слабый лучик надежды. Но, к сожалению, шансов на чудо мало. Горчаков перед походом уверял меня в том, что заряды сделаны на совесть и прослужат еще добрых полсотни лет. Вздыхаю: – Э-эх… хорошо бы ему ошибиться!»

На самом деле, ничего хорошего в этом нет. Какая разница, от чего в скором времени предстоит испустить дух? От глубинных бомб, которые рвались все ближе. Или от мощнейшего ядерного заряда «Made in USSR».

Вода доходит до шеи. Проверяю работу ребризера… Норма.

Минуло еще несколько долгих секунд невыносимого ожидания. Пожалуй, ни разу в жизни у меня не было такой неуверенности в самом ближайшем будущем, как в эти мгновения, когда я стоял в заполненном водой шлюзе и поднятыми руками держался за вентиль запора внешнего люка. Ядерная война в сознании большинства людей моего возраста воспринималась аналогично коммунизму. Мы часто слышали о нем, обсуждали на различных собраниях, но никто его не видел и руками не щупал. К применению вероятным противником ядерного оружия в нашей стране тоже много и серьезно готовились, однако в душе каждый верил, что это никогда не пригодится. Что мудрые старцы, стоящие на вершине власти, найдут верное решение, и народу не придется прятаться по противоатомным убежищам и молить Господа о спасении. Да, большинству не пришлось. А кому-то, вроде меня, отчаянно не повезло.

От момента «Х» прошло более трех минут.

Шлюз заполнен водой. Я готов крутануть запорный вентиль и покинуть «Барракуду», но заряд по-прежнему молчит. Зато не дремлют американские моряки. Шумов моей подлодки они уже не слышат, а потому щедро удобряют бомбами то место, где пропал устойчивый контакт. Взрывы сотрясают корпус с интервалом десять-пятнадцать секунд. Некоторые бомбы рвутся в опасной близости, и мою бедную малютку швыряет из стороны в сторону, словно во время сильнейшего шторма на поверхности…

В какой-то момент бомбардировка стихает. Настораживаюсь: «В чем дело? Закончились боеприпасы или уверены в моем уничтожении?..»

Ответить на эти вопросы я не успел. Да и не сумел бы при всем желании – откуда мне было знать, что на уме у наших «закадычных друзей»? После полуминутного затишья случилось то, чего я так опасался: «Барракуду» подбросило, закрутило, перевернуло… По ушам ударило так, что сознание помутилось.

«Вот теперь точно сработала адская машина», – пронеслась в голове последняя внятная мысль.

Ощутив абсолютную беспомощность и незащищенность даже в титановом корпусе современной подлодки, я еще крепче ухватился за вентиль и… потерял сознание.

Атлантический океан; залив Мэн; около десяти миль к востоку от точки № 6, Настоящее время

Вам когда-нибудь доводилось умирать? Нет? А в моей практике такое было. Однажды пришлось подыхать на небольшой глубине как раз от последствий подводного взрыва. Правда, не ядерного, а обычного. Помню, это походило на чувство, когда медленно проваливаешься в сон. Ты не можешь понять, в какой момент потерял сознание и связь с происходящим. Сначала не видишь ничего, кроме темноты, и это навевает страх с ощущением полной неизвестности. Потом вдруг прозреваешь и созерцаешь вокруг прекрасные картинки, которые по инерции воспроизводит мозг. Все они разнообразны и появляются в очень ярких, чрезвычайно насыщенных тонах. Кажется, будто чудесный сон длится час, два, а то и три. Хотя когда меня достали из воды и привели в чувство, прошло не более шести минут. Что конкретно было в том «сне», я не помню. Было только ощущение безграничного спокойствия и необычайной радости. Впрочем, не совсем так. Кажется, я куда-то долго проваливался. То ли вниз, то ли вбок. То ли в колодец, то ли в бесконечный тоннель. Вдалеке виднелся свет, который с каждым мгновением становится ближе и ярче. Я влетел в этот свет, полностью ослепивший меня и заставивший зажмуриться. Когда очнулся, показалось, будто лежу посреди пустыни. Один, в абсолютной тишине. А на самом деле вокруг была толпа неистово орущих и трясущих меня коллег по «Фрегату». Потом постепенно возвратилось зрение. Знаете, как в старых телевизорах: сначала темнота, потом на экране постепенно появляется рябь, затем картинка становится немного четче и ярче, покуда не рождается нормальное изображение. Тело было парализовано. И вдруг я понемногу начал ощущать, как возвращается способность двигаться. Вначале «появились» шея и голова. Чуть позже руки и ноги. И в заключение пальцы и кожный покров. Я лежал на палубе без движения и уже кое-что понимал. Однако не мог вспомнить, что случилось; не мог понять, кто все эти люди, окружавшие меня. Да что там люди! Я не был способен ответить на простейшие вопросы, кто я сам и как меня зовут. Спустя еще несколько минут сознание окончательно вернулось. От близкого дыхания смерти остались лишь жуткая головная боль, туман да полный сумбур в голове. Я по-прежнему не догонял, что, собственно, произошло и почему все так обеспокоены. Мне было необъяснимо страшно, будто это состояние лишило меня всякого мужества и элементарных человеческих способностей. Я постоянно спрашивал: «Который час?» и снова отключался. Я не мог ясно мыслить и ходить, перед глазами все плыло и ускользало. Тело изнывало от невыносимой усталости и желания поскорее заснуть, чтобы этот кошмар, наконец, закончился… Так продолжалось до следующего дня. Странное и необъяснимое состояние. Сон – как демоверсия смерти. То, что называется душой, где-то летает, наблюдает, изучает, радуется, пугается… В общем, живет самостоятельной жизнью. А «костюм» из мяса и костей лежит на палубе или кровати, не двигаясь, не шевелясь. Позже я понял, что все это происходит от недостатка кислорода. При приближении смерти головной мозг вырабатывает огромное количество эндорфинов (аналогов морфина). Проходит боль, становится спокойно, и начинаются видения. Опыт моей смерти не был столь уж отвратительным и страшным, но пережить это я не пожелал бы никому.