Он проклял чертову темноту, и начальников, и грохот, взрывы, удары кирок, которые продолжались день и ночь и заставляли его голову раскалываться на части, или, может, это от удара прикладом в основание черепа, или, может, от жажды, которая сводила его с ума? Он проклял гражданских, которые шли мимо его двери, свободные, с бутылками воды на ремнях и блеснами для рыбы в жестянках, и проклял себя за то, что заставляет своих марра страдать. У Чарли сегодня будет болеть живот, гудеть руки, жечь нарывы. Он опустил голову на ладони. Соль на них защипала глаза. Ему не надо было брать с собой парня. Ему не надо было переворачивать вагонетку. Черт, черт.

Они выпустили его через двадцать четыре часа. Его покрытые синяками бедра и ребра онемели, он с трудом мог стоять. Надсмотрщик дал в его руки с засученными рукавами и пульсирующими мускулами кирку и сказал:

– Ты, работай.

Его отвели к его людям, и из-за стыда перед ними он не мог смотреть им в глаза. Но они могли смотреть в его, и они подошли к нему, не обращая внимания на охранников, а гражданские, которые работали подальше от них, подозвали охрану к себе. В конце концов, они тоже были шахтеры, и они потратили несколько минут, чтобы указать на все проблемы с тележками и вагонетками, а Чарли тем временам подал Джеку фляжку с водой, которую тот залпом выпил, а потом хлеб.

– Шахтеры из Уэльса поделились с нами своим. Вот.

У Дейва в бутылке был ячменный кофе. Холодный, но кофе. Джек покачал головой.

– Нет. Это твое, – прохрипел он.

Дейв широко улыбнулся.

– Все наше – твое, кроме битья. Это добро можешь забирать себе целиком и полностью, красавчик.

– Да уж, можешь забирать, – сказал Саймон, протягивая ему корку своего хлеба.

Они проработали еще десять часов, каждый рядом со своим партнером из гражданских, которые никогда не разговаривали. Скелетообразный ноттингемец приносил воду с положенными интервалами. Они работали, пока гражданские прервались на обед, поедая хлеб и какие-то острые сосиски. Каждый час Джек благословлял годы, проведенные в шахте, потому что он мог работать здесь хоть с закрытыми глазами, как машина. Да, он мог, и он не переставал напоминать себе об этом до самого конца смены.

Когда он плелся к клети, шахтеры из гражданских дали каждому из них по куску сосиски, которые приберегли специально, а один дал Джеку три сигареты.

– Ты храбрый человек. Тебе это нужно.

Все его руки были покрыты шрамами, и лоб тоже.

– Мой сын на война. Война плохо.

Джек кивнул, какое-то время будучи не в состоянии ответить.

– Да, война плохо. Danke.

Они поехали вверх, Джек привалился к стене, его мысли путались, он слышал жаворонков, видел голубое небо, а потом он увидел старый кедр в Истерли. Он был такой сильный, такой непоколебимый – воспоминание о нем заставило его выпрямиться. В школе он разломал сигареты на половины и раздал их своей команде, поел суп из кормовой свеклы, помянул тех пленных, кто погиб в этот день из-за обрушения крыши или из-за болезни – а таких в лагерях, несомненно, было очень много, – и уснул мертвым сном.

Каждый день они работали, а потом спали. Они совсем исхудали. В конце сентября Чарли, Дейва, Саймона и Джека, ежившихся от холода под ледяным ветром, повели на станцию. Их загнали в поезд, от которого уже поднимались облака пара. Их заперли в последнем вагоне, настоящем вагоне, с деревянными сиденьями из гладких дощечек. Охранников было только двое. Может, это был шанс бежать? Джек внимательно посмотрел в окно, потом на дверь, но охранник подошел к нему и замахал рукой.

– Nein, – угрожающе сказал он.

Они ехали весь день, делая ставки на то, куда они направляются, проезжая мимо вспаханных полей, стогов сена и хлевов, и притормаживая каждый раз, когда въезжали в город. Они подозревали, что едут в шахту, но в какую? Они прибыли на железнодорожную развязку, когда солнце уже садилось. Неподалеку они увидели подъемник, а рядом с развязкой в кучи был свален уголь. Дейв собрал свой выигрыш и запихал в задний карман. Он ставил на угольную шахту. Их доставили в лагерь, окруженный колючей проволокой и наблюдательными вышками; здесь было полно бараков, повсюду стоял запах серы, а на крышах красовались пятна от угля.

– Дом вдали от дома, – пробормотал Джек.

Дейв рассмеялся.

– Март хотя бы досюда не доехал.

Между бараков виднелись овощные грядки. Саймон сказал:

– Это настоящий лагерь, мы можем получать почту и писать тоже. Тут должны быть и солдатские бараки.

Им казалось, что они попали на небеса. Свет угасал. Их провели в комнату, отделанную белой плиткой, и приказали раздеваться. Им выдали черную униформу с красными буквами KG, что значило Kriegsgefanger – военнопленный, – нашитыми на спине, и красными номерами на груди; на рукавах формы были желтые нашивки, а на штанинах внизу – желтые полосы. Также им выдали черные кепки с яркой желтой лентой. Обувь им оставили.

– Теперь вы вот кто, – сказал фельдфебель, показывая на их номера.

Они не возражали. Они попали в место с устоявшейся культурой поведения, здесь был порядок, здесь они могли получать почту. Да, письма. Они улыбнулись друг другу, а Чарли теребил Джека.

– Видишь, я же говорил тебе, что был прав, что поехал, дружище.

– Ну да, парень, – сказал Джек, – только ты еще не поливал кровью шахты.

Дейв огладил свою униформу.

– И Саймон тоже, но мы позаботимся о вас, точно говорю, мы все сделаем. А мы будем орудовать киркой в этих модных костюмах, как ты полагаешь, Джек?

Джек был освобожден от ответа в тот момент, когда им выдали майки и шорты.

– Кажется, это ответ на твой вопрос, красавчик.

Им выдали черный хлеб и ячменный кофе и поселили в маленькой комнате с кроватями без матрасов, но на проволочной основе, и с одеялами. Проволочная сетка была гораздо удобнее, чем доски, которые были в школе, и они спали без задних ног. На следующий день их подняли перед рассветом и быстро повели к грузовикам вместе с несколькими французскими и бельгийскими пленными, которые сказали Джеку, что живут здесь уже почти год. Они сказали, что все здесь идет своим чередом, что регулярно приходит почта и выдают продуктовый паек, и что некоторые даже прибавили в весе – настолько, что это стало заметно.

Дейв ткнул Джека локтем.

– Ты у нас говоришь по-французски, так что спроси их, есть ли тут дамы для танцев?

Джек спросил, и все рассмеялись, не утрудив себя ответом. Чарли и Саймон рассматривали свои нарывы. Они почти зажили.

Чем ближе они были к шахте и дымящимся горам шлака, тем сильнее становился запах серы. При входе в шахту они построились в группы по десять человек, чтобы по очереди зайти в помещение и взять лампы, а также снять жетоны с доски, которые они вернут на место после двенадцатичасовой смены. Чарли двинулся к клети уверенно, чего нельзя было сказать о Саймоне. Джек встал поближе к ним. Уголь был совсем другим зверем, нежели соль, и новичкам на первых порах нужна поддержка, или они не справятся. После того как рукоятчик три раза подал сигнал, они втиснулись в клеть, где стоял такой знакомый запах серы. Последний раз, когда он был на добыче, он был там с Мартом – при этой мысли все в Джеке перевернулось, и он мог почти видеть этого глупого дурака, почти слышать его.