За долиной появилась пара фар — голубым рассветом за иззубренным абрисом хребта. Алан глянул на Юзефа. Тот пожал плечами:

— Большое дело. Все хотят поучаствовать. Как Рождество. — Поразмыслил. — Пожалуй, не как Рождество.

Алан поглядел в загон и ничего не увидел. Овцы схоронились под рифленой крышей, волк пока не смел выйти на сцену. Юзеф опустил винтовку потер плечи и шею.

Глянул на Алана:

— Эй, а у вас шея как?

— Нормально. Затекла.

Алан понаблюдал, как Юзеф с улыбкой его разглядывает, — Алан лежал на валуне, целился.

— В армии были? — спросил Юзеф.

— Нет, я же сказал.

— Вы говорили, что не работаете на ЦРУ

— В армии тоже не был. Отец был.

— Воевал?

— Ага. Во Вторую мировую.

Юзеф уважительно присвистнул.

— Где?

Легенды и мифы ветеранов Второй мировой гласят, что они терпеть не могут вспоминать о войне, но Рон не смущался. Только повод дай. В сериале заговорят с итальянским акцентом — Рон запевает про двух солдат Муссолини, которых он убил или помог убить. Он не называл их итальянцами, говорил, настоящие итальянцы за этим маньяком не пошли и за него не воевали. Появится медсестра — рекой льются байки о знакомых немецких медсестрах, о британских на борту корабля по пути домой, о польских, с которыми он был знаком очень близко. Эту историю он стал рассказывать, когда мать Алана умерла. Да уж, Рон в старости — что-то с чем-то. Но ведь были эти истории — у Алана таких не было и никогда не будет, и начинались они с любой травмы, просыпались под Шуберта, Вагнера, под документалки по историческому каналу Алан выдал Юзефу самый сок: про то, как нацисты взяли отца в плен, посадили в Мюльберге, а когда пришли русские, все ждали, что их освободят, но их не освободили. Впечатление было такое, будто Сталин торгуется за арестантов, держит их, а сам взвешивает варианты. Рон и его сокамерник понимали, что дело нечисто, и хотя им велели не рыпаться, потерпеть и уважить процедуру, оба хотели соскочить. Хотели домой. В общем, как-то ночью сперли два советских велосипеда, домчались до забора, отыскали дыру, вылезли и покатили по немецким грунтовкам.

Юзеф наслаждался.

— Так вы поэтому велосипедами занялись? — спросил он.

— В каком смысле?

— Потому что ваш отец сбежал на велике?

Алан на некоторое время примолк.

— Э, — наконец сказал он. — Я раньше как-то об этом не думал.

Юзеф не поверил. Не проследить связь до заморского побега отца на велосипеде, единственном транспорте, который тих и притом быстр? Есть ли связь? Алан и не пытался вникать.

— Но вы сами в армию не захотели?

— Нет.

— Почему? Войны не задались?

— Именно.

— А во Вторую мировую пошли бы?

— Выбора бы не было.

— А если б был?

— Выбор?

— Ну да.

— Пошел бы. Постарался бы не попасть на Тихий океан.

— А если б вы сейчас были молоды?

— Пошел бы я в армию? Нет.

— Почему? Опять войны не задались?

— Это вы к чему Юзеф? Думаете в армию пойти?

— Может быть. Хочу стать пилотом.

— Это вы зря.

— Почему?

— Потому что вам надо вернуться в колледж и доучиться. У вас прекрасные мозги. Не лезьте на рожон, доучитесь, дайте себе шанс.

— Тут нет шансов. Говорю же.

— Ну так уезжайте.

— Я бы мог.

— Вот и уезжайте.

— Но лучше бы остаться здесь, только чтоб тут все поменялось.

Полежали молча. Юзеф повернулся к Алану:

— А вы бы за нас воевали?

— За кого?

— Вот за таких, как я, за саудовцев.

— В смысле — воевали?

— Как за иракцев. Американцы так говорили. Чтобы у иракцев появились шансы.

— В смысле — пошел бы воевать лично я?

— Да.

— Может быть. В молодости пошел бы.

— А еще кто-нибудь?

— Юзеф, это какой-то бред. Никто не вторгается в Саудовскую Аравию.

— Я знаю. Мне интересно. Про людей.

— Вы спрашиваете, придут ли американские люди сражаться вместе с вами?

— Именно.

— Я не знаю. Может быть. У нас полно народу готово воевать за тех, кто добивается свободы. Американцы любят высокие цели. И особо не задумываются.

Алан рассмеялся над своей шуткой. Юзеф не рассмеялся.

— И если я устрою тут демократическую революцию, вы меня поддержите?

— Вы уже планируете?

— Нет. Просто спрашиваю. Поддержите?

— Конечно.

— Как?

— Не знаю.

— Пришлете войска?

— Лично я?

— Вы же меня поняли. Соединенные Штаты.

— Войска? Без шансов.

— Поддержку с воздуха?

— Нет.

— «Шок и трепет»?[16]

— Здесь? Да вы что?

— Советников каких-нибудь? Шпионов?

— В Саудовской Аравии? Их и так полно.

— А лично вы? Лично вы приедете меня поддержать?

— Да, — сказал Алан.

— Быстро вы решили.

— Потому что я уверен.

— С винтовкой двадцать второго калибра.

— Само собой.

Юзеф улыбнулся:

— Очень хорошо. Когда устрою революцию, хоть вы будете за меня.

— Я буду за вас.

— Да вы псих. — Юзеф, ухмыляясь, потряс головой, обнялся с винтовкой, лег, прицелился. Потом опять повернулся к Алану: — Вы же понимаете, что я пошутил, правда?

— Про что?

— Про то, чтоб к нам пришли США.

Алан не знал, что ответить. Юзеф все ухмылялся.

— И вы так сразу были готовы поверить! Смешно, нет?

— Не понимаю, что смешного, — сказал Алан. — Простите. Я не понял, что вы пошутили.

— Ничего. Я все равно рад, что вы приедете с винтовкой за меня сражаться. Хоть я и не устраиваю революцию.