Мне тоже, – сознается девчонка и, словно смущенная своим же признанием, отводит глаза: – Но «Эмилия» звучит слишком официально. Мать зовет меня Милькой.

– Вы с ней, кстати, похожи.

– Что ты. Она красивая. Ну… Была. Сейчас, конечно, видно, что пьет.

– Ты тоже красивая. Только это видит тот, кто смотрит по-настоящему.

Эмилия в ответ поднимает взгляд, не скрывая болезненного недоверия.

– Просто ты меня теперь видишь такой, как я была на том приеме у губера.

Она была охренеть какой, да… В черном платье с узким корсетом и юбкой, отделанной дымчато-серым кружевом. Когда Эмилия вышла из спальни, я охренел. А потом, сколько ни пытался держаться от нее подальше, чтоб не палиться, то и дело оказывался где-то в шаге, распугивая норовящих к ней подкатить шакалов свирепой мордой.

– А это была не ты?

– Я.

– Тогда о чем разговор? Спи.

Эмилия послушно укладывается на бок. Я ставлю ноутбук на живот. Одной рукой орудую на тачпаде, другой зарываюсь в рыжие волосы. Кажется, у меня новый фетиш.

– Тебе нужна папка в левом углу.

Открываю. Первая же фотография заставляет меня скосить взгляд на Эмилию. Захолустный стадион. Местечко под трибунами. Слева на фотке смолят подростки, одетые кто во что горазд. Справа – тем же самым занимаются солидные дядьки в брендовых костюмах.

Наши взгляды с Эмилией встречаются.

Я пролистываю фотографию. И еще, и еще. Залипаю на следующем снимке.

Мэр перерезает ленточку на входе. Я с каменным лицом гляжу на дорогие часы. Абсолютно счастливые дети на заднем плане разбирают подаренные мячи.

На фото из детского дома все еще хуже. Особенно врезается в память кадр, на котором запечатлен худющий мальчишка в собравшихся гармошкой колготках. Что-то в его лице… Не знаю, что конкретно, заставляет возвращаться к этой фотографии снова и снова. Как и к той, где запечатлен я. Глядящий в потолок, в то время как на сцене выступают детдомовцы.

Захлопываю крышку. Возвращаю Мак на тумбочку и осторожно встаю.

– Я больше не думаю, что ты такой, – шепчет Эмилия.

– Я такой. Не обольщайся.

– Даже если так! Мне все равно, – горячится рыжая. – Куда ты идешь?

– Покурить. – Тяжело ступая, иду к выходу, а у двери оборачиваюсь: – Ты очень хороший фотограф.

А мне нужен никотин.

Я понимаю, что не должен испытывать стыда ни за то, что богат, ни за то, каким стал благодаря этому. Но каким-то непостижимым образом Эмилия заставила меня стыдиться.

Затягиваюсь посильнее и снова улетаю в тот день.

– Я не состоялся как отец, Эмилия. Меньше всего на свете я бы хотел повторить этот опыт.

– Ясно.

– А ты что же? Планируешь усыновить кого-нибудь, когда вырастешь? – усмехаюсь. – Или нарожаешь своих?

– Нет. – Глаза девчонки в ужасе распахиваются. – У меня не будет детей.

– В каком смысле не будет? Ты же не бесплодная?

– Не знаю. Гинеколог, к которому ты меня отправил, ничего такого не говорил. Я просто так решила. Не рожать.

– Тебе девятнадцать. Твои решения на этот счет еще тысячу раз изменятся.

– Это вряд ли. Дети должны расти в любви. А я о ней ничего не знаю. Поэтому, – пожимает плечами, – как-то так.

Возвращая меня в реальность, на грудь ложатся теплые руки.

– Не спится?

– Нет. Выстудил всю квартиру!

– Прости. Я уже, наверное, пойду.

– А обещал, что побудешь со мной.

– Я и побыл. Разве нет?

– Да. Да, конечно.

Но вижу, что неохотно меня отпускает. Вот и пойми ее.

– Роберт…

– М-м-м?

– Я знаю, что доставила тебе много проблем…

– Давай сразу к делу. Что надо?

– Надо выписать из квартиры Арсена. Ты мог бы это сделать, пока тот в больнице?

– А что это даст?

– Он не сможет вернуться. Я поменяю замки, или даже дверь.

– Которую твоя мать ему преспокойно откроет.

– Я понимаю, что такой вариант возможен. Я же не дурочка. – Хмурит брови. – Но не могу не попытаться. В последний раз.

– Ладно. Это все? Ты говори, потому что на праздники я уеду.

– Надолго? – теряется Эмилия.

– На две недели.

– Ясно. Ну… Хорошо отдохнуть.

– Эмилия, я не могу не ехать.

– Конечно. Я же ничего не говорю. Ты только Арсена помоги выписать, а дальше я сама.

– Ты не сама. За тобой приглядывают.

Рыжая недоуменно хлопает ресницами. Похоже, она была в таком шоке, что и правда не поняла, как в квартире ее матери оказались посторонние.

– За мной?

– Угу. Мой человек. На всякий случай.

– Ты мне не доверяешь? – округляет глаза.

– Господи, да при чем здесь это?! Я просто беспокоюсь о твоей безопасности. Мужики в твоем окружении – ну просто один другого лучше.

– Прости, – брякает невпопад.

– Перестань извиняться по поводу и без. Я ситуацию понимаю, и раз еще здесь, то и принимаю тоже.

– Это очень хлопотно.

– Ты того стоишь.

Успокаивая девчонку, на миг касаюсь ее губ своими.

– Правда? – недоверчиво шепчет она.

– Угу. С ума по тебе схожу, дурак старый.

Говорю… и самому легче становится. Вот. Признался. И небо не упало на голову. Зато рыжая, кажется, даже лицом просветлела. Ну, вот и как поверить, что она со мной исключительно ради выгоды?

– Какой же ты старый?

– Для тебя – старый.

Как бы я ни пыжился, отрицать очевидное глупо. Мы уже и сейчас смотримся с ней странно, а лет через двадцать… Господи, Роб, ты серьезно? Думаешь о том, что будет через двадцать гребаных лет?! И веришь, что с ней останешься? Идиот…

– А я бы не хотела другого.

– Вот и славно. – Наклоняюсь, чтобы достать ботинки. – Что, кстати, хочешь на Новый год?

– Ты о подарке вне бюджета? – дразнит зараза.

– О нем, да. – Улыбаюсь.

– Ничего. Ты маме рехаб оплатил. Этого вполне достаточно.

– А все же?

– Сертификат в магазин стройматериалов.

– Оригинально. – Смеюсь. – А зачем тебе сертификат?

– Буду делать ремонт!

– Здесь? – застыв с одним