длинных носиков две струи потекли в большую чашку. Официант кивнул головой.

— Тяжелая рана, если в спину, — сказал он. Он поставил кофейник и молочник и присел к столику. — Глубокая рана. Ради забавы. Просто забава. Что вы на это скажете?

— Не знаю.

— То-то. Ради забавы. Забавно, видите ли!

— Вы не aficionado?

— Я? Что такое быки? Животные. Грубые животные. — Он встал и положил руку на поясницу. — В спину и насквозь. Сквозная рана в спину. Ради забавы, видите ли.

Он покачал головой и отошел, захватив кофейник. По улице мимо кафе шли двое мужчин. Официант окликнул их. Лица у них были серьезные. Один из них покачал головой.

— Muerto! — крикнул он.

Официант кивнул. Они пошли дальше. Они, видимо, куда-то спешили. Официант подошел к моему столику.

— Слышали? Muerto! Умер. Он умер. Рог прошел насквозь. Захотелось весело провести утро. Es muy flamenco[16].

— Печально.

— Не вижу, — сказал официант, — не вижу в этом ничего забавного.

Днем мы узнали, что убитого звали Висенте Гиронес и что приехал он из-под Тафальи. На другой день мы прочли в газетах, что ему было двадцать восемь лет, что у него была ферма, жена и двое детей. Как и до женитьбы, он каждый год приезжал на фиесту. Еще через день из Тафальи приехала его жена проститься с покойником, а назавтра в часовне св. Фермина было отпевание, и члены тафальского танцевального общества понесли гроб на вокзал. Впереди выступали барабаны, и дудки свистели, а позади гроба шла жена покойного и его двое детей. За ними шли все члены танцевальных обществ Памплоны, Эстельи, Тафальи и Сангесы, которые смогли остаться на похороны. Гроб погрузили в багажный вагон, а вдова с детьми, все трое, сели рядом в открытом вагоне третьего класса. Поезд резко дернул, потом плавно пошел под уклон, огибая плато, и умчался в Тафалью по равнине, где ветер колыхал пшеничные поля.

Быка, который убил Висенте Гиронеса, звали Черногубый, он числился под номером 118 в ганадерии Санхеса Таберно и был третьим быком, убитым Педро Ромеро на арене в тот же день. Под ликование толпы ему отрезали ухо и передали его Педро Ромеро, тот в свою очередь передал его Брет, а она завернула ухо в мой носовой платок и оставила и то и другое вместе с окурками сигарет «Муратти» в ящике ночного столика возле своей кровати, в отеле Монтойи, в Памплоне.

Когда я вернулся в отель, ночной сторож еще сидел на скамье возле дверей. Он просидел здесь всю ночь, и ему очень хотелось спать. Он встал, когда я вошел в отель. Три служанки, ходившие в цирк смотреть быков, вошли вместе со мной. Они, пересмеиваясь, стали подниматься по лестнице. Я тоже поднялся наверх и вошел в свой номер. Я снял ботинки и лег на кровать. Дверь на балкон была раскрыта, и солнце ярко светило в комнату. Спать мне не хотелось. Вчера я лег не раньше половины четвертого, а в шесть меня разбудила музыка. Челюсть болела с обеих сторон. Я пощупал ее большим и средним пальцами. Проклятый Кон. Ему бы ударить кого-нибудь, когда его в первый раз оскорбили, и уехать. Он так был уверен, что Брет любит его. Он вообразил, что должен остаться и беззаветная любовь восторжествует. В дверь постучали.

— Войдите.

Вошли Билл и Майкл. Они сели на кровать.

— Вот так encierro, — сказал Билл. — Вот так encierro.

— А вы не были? — спросил Майкл. — Билл, позвоните, чтобы подали пива.

— Ну и утречко! — сказал Билл. Он вытер лицо. — Господи, ну и утречко! А тут еще Джейк. Бедняга Джейк, живая боксерская мишень.

— Что случилось на арене?

— О господи! — сказал Билл. — Что там случилось, Майкл?

— Да бежали эти бычищи, — сказал Майкл. — А впереди толпа, один поскользнулся, упал, и все повалились кучей.

— А быки налетели прямо на них, — сказал Билл.

— Я слышал, как там вопили.

— Это Эдна вопила, — сказал Билл.

— Какие-то люди выскакивали из толпы и размахивали рубашками.

— Один бык бежал по кругу и перебрасывал всех через барьер.

— Человек двадцать унесли в лазарет, — сказал Майкл.

— Ну и утречко! — сказал Билл. — Полиция то и дело забирала самоубийц, которые так и лезли прямо на рога.

— В конце концов волы загнали их, — сказал Майкл.

— Но это продолжалось не меньше часа.

— В сущности, это продолжалось четверть часа, — возразил Майкл.

— Бросьте, — сказал Билл. — Вы же были на войне. Для меня это продолжалось два с половиной часа.

— Где же пиво? — спросил Майкл.

— А куда вы дели очаровательную Эдну?

— Мы только что проводили ее домой. Она пошла спать.

— Понравилось ей?

— Очень. Мы сказали, что здесь каждое утро так.

— Она была потрясена, — сказал Майкл.

— Она хотела, чтобы мы тоже вышли на арену, — сказал Билл. — Она за энергичные действия.

— Я объяснил ей, что это будет нечестно по отношению к моим кредиторам, — сказал Майкл.

— Ну и утречко! — сказал Билл. — А ночь-то!

— Как ваша челюсть, Джейк? — спросил Майкл.

— Болит, — сказал я.

Билл засмеялся.

— Почему ты не запустил в него стулом?

— Вам хорошо говорить, — сказал Майкл. — Он и вас бы сшиб. Я просто не успел оглянуться. Только что он стоял против меня, и вот уже я сижу на тротуаре, а Джейк валяется под столом.

— А куда он после пошел? — спросил я.

— Вот она! — сказал Майкл. — Вот божественная леди с пивом.

Служанка поставила на стол поднос с бутылками пива и стаканами.

— А теперь принесите еще три бутылки, — сказал Майкл.

— Куда Кон пошел после того, как ударил меня? — спросил я Билла.

— А вы ничего не знаете? — Майкл откупоривал бутылку пива. Он налил пива в один из стаканов, подняв его к самому горлышку.

— Правда, не знаешь? — спросил Билл.

— Он вернулся сюда и нашел Брет и мальчишку матадора в его номере, а потом он изуродовал бедного, несчастного матадора.

— Что?

— Да, да.

— Ну и ночка! — сказал Билл.

— Он чуть не убил бедного, несчастного матадора. Потом Кон хотел увезти Брет. Вероятно, хотел сделать из нее честную женщину. Ужасно трогательная сцена.

Он залпом выпил стакан пива.

— Он осел.

— А потом что?

— Ну Брет ему показала! Отделала его. Она, должно быть, была великолепна.

— Еще бы! — сказал Билл.

— Тогда Кон совсем обмяк и хотел пожать руку матадору. Он и Брет хотел пожать руку.

— Знаю. Он мне тоже пожал руку.

— Вот как? Ну, они отказались. Матадор держался молодцом. Он ничего не говорил, но после каждого удара подымался на ноги и потом опять падал. Кон так и не сумел