— Переделать!

Китаец покачал головой.

— Нельзя укоротить. Сломаться будут. Снова строгать надо.

Комиссар в сердцах швырнул бамбуковые шипы под ноги.

— Тогда строгай, только скорее!

Он оглянулся на фотографа. Гражданин Симанович, все это время державшийся на дальнем расстоянии, тут же припустил к нему мелкой неловкой рысцой.

— Слушаю-с, — сказал он, слегка запыхавшись.

— Скажи-ка, хватит ли света для камеры?

Перековавшийся «буржуазный элемент» отчаянно трусил. Он посмотрел на небо, потом оглянулся по сторонам.

И наконец решился:

— Никак нет-с, не хватит. Если даже прямо сейчас снимать-с, и то не ручаюсь…

Комиссар поморщился.

— Довольно. — Он повернулся к вдове Стаценко.

— Как думаете, Авдотья Ивановна, не повременить ли до завтра?

Та пожала плечами.

— Чего думать? Этот грач больше моего понимает. — Она развернулась и пошла к дому.

Лель обрадовался:

— Оп-па! Ну, под крышей выспимся вдосталь! Я страсть не люблю бродяжить по тайге ночным часом. А то еще вдруг буснец зарядит, так вообще вымокнешь до костей… — И он побежал следом за Авдотьей Ивановной.

А вот комиссару, похоже, была не по душе ночевка на хуторе. Он с сомнением рассматривал пленников. Потом оставил возле них троих караульных, а остальных «витязей» забрал с собой. Но направился не к дому, а к воротам.

Трое сторожей немедленно составили винтовки в козлы и разлеглись в траве.

— Чему-то успел научиться, сволочь, — процедил Агранцев, к которому постепенно возвращалась членораздельная речь. — Пошел караулы ставить.

Дохтуров ничего не ответил. Караулы его не занимали. Куда более страшила ночевка в тайге на открытом воздухе.

Агранцев заметил его напряженность.

— Что с вами?

— Вы видели их лица? — вопросом на вопрос ответил Дохтуров.

— Да. Словно из бани.

— Из тайги, — негромко сказал Павел Романович. — Всю ночь шли. Причем по реке, на катере. И руки у них были свободны. А гнус все равно вон как всех разукрасил.

— И что?

— А то, что у многих из нас есть шанс не дожить до завтрашнего утра. Гнус в эту пору самый свирепый.

Агранцев долго молчал.

— А знаете… — сказал он. — Если вдуматься, гнус — это ведь очень неплохо. Это, прямо скажу, удача. Грех не воспользоваться.

Дохтуров удивленно глянул на ротмистра. Удача? О чем это он?

Тут вновь послышался тот звук, который Дохтуров слышал час назад. Стук мотора. Он вгляделся — и над лесом вновь разглядел белую искру.

— «Сопвич», — сказал Агранцев.

— Что?

— Аэроплан, французский. Я летал на таком.

— Как вы определили?

— По звуку.

— Подождите, — сказал Дохтуров. Он посмотрел в ту сторону, где кружил над лесом неизвестный пилот. Потом отвернулся. — Вы говорите — удача. В каком смысле?

— Эй, контра! — крикнул один из караульных, рыжий парень с утиным носом. — А ну заканчивай щебетать!

— Определенно удача, доктор, — ответил ротмистр. — Но начать придется вам.

В этот момент рыжий подскочил к пленникам и ударил Агранцева прикладом. Ротмистр попробовал уклониться, но вышло хуже: винтовочный тыльник угодил ему в маленький и наиболее уязвимый участок между глазом и ухом. Раздался хрусткий звук, и Агранцев кулем завалился на бок.

Рыжий глянул насмешливо, перекатывая во рту травинку. Повернулся, что-то сказал своим — те засмеялись.

«Убит? Может, и нет. Но звук удара очень уж был нехорош. Прямо сказать, страшный был звук. Ах, ротмистр!.. Бывалый ведь человек! Глупо, глупо…»

Рыжий тем временем вернулся, сел на траву.

Дохтуров искоса глянул на стражей: сплошь красные ряшки, припухлые от комариных укусов. Сидели «витязи» вольготно, словно напрочь забыли о пленниках. Однако на этот счет обманываться не следовало.

Что говорил Агранцев? Какую возможность увидел? Да и существует ли она, эта возможность? Дохтуров огляделся. Взгляд упал на затесанные колья, и вера в спасительность догадки, посетившей ротмистра, стала стремительно таять.

Что будет?

Собираются ли комиссар со товарищи вживую разыграть чудовищный спектакль, сценарий которого столь красочно расписали? Пожалуй что да. Маниакальный блеск в глазах бывшего присяжного поверенного — это ведь не почудилось, нет. И аспидская злоба Авдотьи, в сердце которой кровь одноногого Стаценко вопиет ко мщению, — она ведь тоже не наигранная. Да и не в мщении дело. Шевелится, кусает душу неутешной вдовы самая что ни есть натуральная звериная ненависть. Право слово, в маньчжурской тайге разворачивается драма шекспировского масштаба. Что было бы любопытно, если б не носило столь личного характера.

Павел Романович вздохнул, поглядел на несчастных колодников. Теперь все они сидели молча, наедине с собой переживая судьбу. За исключением Агранцева, который, судя по всему, уже был неподвластен земным мукам. И еще жена инженера — та очнулась и теперь негромко шептала слова молитвы.

— Богородице, Дево, радуйся, благодатная Мария, Господь с тобою…

«Что с нами будет?»

— Скажите, доктор… — послышался придушенный шепот инженера.

— Да?

— Как вы думаете, они вправду нас… вот этаким образом?.. — Инженер чуть заметно кивнул в сторону кольев.

— Откуда мне знать.

Инженер судорожно вздохнул. Покосился на жену — та продолжала шептать.

— Я хотел спросить… С медицинской точки зрения, все это…

— С медицинской точки зрения кол для человеческого организма — вещь, несомненно, фатальная, — сказал Дохтуров.

— Я понимаю, — бормотал инженер, — я имел в виду другое…

— Насколько это мучительно?

Инженер кивнул.

— У меня не было подобного опыта, — ответил Павел Романович. Он покосился на инженера. Тот побледнел; пот лил ручьями по грязным щекам. Говорить ему правду было б ненужной жестокостью. — Думаю, обморок случится прежде, чем вы почувствуете настоящую боль. Или почти сразу. К тому же на этих кольях нет перекладины.

— Какой перекладины?

— Для ног. Ее специально устраивают, чтобы человек мог опереться… Ну, словом, чтобы продлить мучения. Но колья гладкие. Все произойдет быстро.

Инженер ничего не ответил. Он смотрел прямо перед собой и тяжело дышал. Уже теперь он был совсем близок к беспамятству.

— Впрочем, не исключено, что все это — фарс, — сказал Дохтуров. — Такая казнь требует навыка. Это почти искусство. Трудно представить, чтобы кто-то из здешних негодяев обучался ему специально.