А «Evolve» – произношение иволв, с ударением на втором слоге. Мама про папины заработки говорит: «С миру по нитке – голому рубаха». Мама айтишник-менеджер. И зарабатывает она больше папы. С папой они познакомились, когда оба работали еще в школе. Мама преподавала информатику, но очень быстро поднялась. Она так говорит: «Я поднялась, потому что работала над собой». А папа остался историком. Хотя тоже работал над собой. Из школы его перевели преподавателем в техникум. Зато папа признанный всеми книгочей и эрудит. Мальчику кажется, что его папа знает все на свете! В папин нефтяной техникум пацаны поступают после девятого класса. Мама говорит мальчику: «Только троечники идут в техникумы! Зубри арифметику и английский!» Еще в техникуме учатся, почему-то всегда на сварщиков, дембеля. Это такие грубоватые и дерзкие парни, которые недавно пришли из армии. На сварщиков они идут учиться потому, что сварные, как называют себя сами дембеля, зарабатывают на газопроводах в тундре больше всех. Программу средней школы дембелям приходится доучивать в колледжах. Так стали называться техникумы. Тоже по-английски, произношение колиджь. С ударением на первом слоге. Мама учит мальчика английскому с пяти лет. Она считает, что без английского в жизни можешь стать только сварным. «Тоже неплохо», – говорит папа. «Но мир широк!» – возражает мама. Сама мама востребованный в их городке программист. Она работает в отделении компании «Газпром нефть». Добычей нефти теперь управляют компьютеры. Есть такие технологии. В какой городок Севера ни приедешь, везде встретишь офис «Газпрома». В папином техникуме учат технологиям добычи нефти. Труднее всего дембелям дается инглиш. Они так называют учебный предмет – инглиш. ПТУ, которые когда-то были ремеслухами, теперь тоже стали колледжами. Про ремеслуху мальчику рассказывал дед, Иван Иванович, отец папы. Он сам когда-то учился в ремеслухе на сварщика. Носил гимнастерку мышиного цвета, которую подпоясывал ремнем с фирменной бляхой «РУ». Они с друзьями мелом начищали бляхи и ходили драться стенка на стенку с фазанами. Фазаны учились в фабрично-заводских училищах, сокращенно – ФЗУ. Дед говорил, что фазаны, в насмешку над ними, «РУ» расшифровывали как «родился урод». Потому и дрались.

Директор Переверзис папу мальчика воспитывает: «Николай Иванович! Конечно, ты у нас – признанный энциклопедист. Но скажи, зачем нефтяникам история Рима? Вот ты сам подумай». Папу зовут Николай, а Переверзиса – Афроний. Он из крымских греков. Никто не задумывался, почему его так зовут. История Рима сварщикам, похоже, действительно не нужна. А география им зачем? Побросают рюкзаки в вертолет и улетят на речку Талатояху – бурить алмазными бурами в скалах дырки. Имя Афроний никого уже не удивляло, как и бывшие ремеслухи, ставшие колледжами. И драться стенка на стенку никто не ходил. Отец Афрония, носатый старый дед по имени Прокопий Игнатьевич – кажется, ему исполнилось уже девяносто лет, когда-то толкал вагонетки на воркутинских шахтах. У него было прозвище – Космополит Безродный. Кто такой «космополит безродный», мальчик не знал. И почему он безродный? Ведь родина у старика Переверзиса была – солнечный Крым. Потом Прокопий Игнатьевич стал вольняшкой, но назад, к Черному морю, он не вернулся. Папа объяснил мальчику, что раньше так случалось. Не все северяне возвращались на материк. Материком называлось все то, что не помещалось за полярным кругом. Крым Переверзисов и маленькая деревня за городом Торжком, где жил дед Иван Иванович, тоже были материком. А вольняшки раньше почти все назывались зэками. Про зэков на Севере мальчику рассказывали все.

С утра почему-то припомнилось. Зэки, фазаны, Иван Иванович – он привозил помидоры сорта «монгольский карлик» и мед в сотах, папина география и мамина игра «Бегемот». Стрелялки, кстати сказать, мальчик любил. Доходил уже до третьего уровня. Внучка Переверзисов отличница Валька, с косой до пояса, тоже вспомнилась. Мальчик сидел с Валькой за одной партой. Его прикрепили к Вальке-отличнице. Мальчик учился средне, на троечки. Только по чтению получал пятерки.

Мальчик проснулся, не открывая глаз, прислушался.

Совсем не страшно дышал и ворочался Переверзис.

2

Закричали чайки, и все сразу стало ясно. Не «Бегемот» и не Переверзис. За стенкой вздыхало море. Волны накатывали на берег и с шелестом, похожим на возню под снегом тундровых мышек-леммингов, уползали. Лемминги начинали возиться под настом весной. Большую часть своей жизни мальчик прожил на Севере, за полярным кругом. В детстве он слушал тундру. Папа научил его пробивать в мартовском снегу лунки и, прижимая лицо к голубоватому и колючему крошеву, глубоко дышать воздухом из проталины. Пахло стлаником, талой водой и немного мятной жвачкой. Может, ему казалось, что пахнет жвачкой, но голова кружилась и во рту становилось прохладно… От мятной жвачки во рту всегда прохладно. В то время мальчик еще носил на поясе настоящий ножик в ножнах. Папа говорил: «Парень в тундре без ножа – не парень!»

Не так давно они переехали в городок. Тоже северный. Носить там ножик мальчику уже не разрешили. Вместо унтяек, сшитых из оленьих шкурок-камусов, и пыжиковой рубашки-малицы, у мальчика появились сапожки-дутики и куртка с капюшоном «Cоlumbia». Фирма была американская, но сшили куртку в Китае. Папа сказал: «Сейчас всё шьют в Китае. И часы “ролекс” тоже делают в Китае». Часов «ролекс» мальчик никогда еще не видел. Он и негра настоящего встречал всего один раз в жизни. В их городе кроме оленьих упряжек с бубенцами на ошейниках бегал по рельсам и звенел трамвай. Оленей-вожаков по-ненецки звали незаменди. У них были замшевые губы и длинные языки, похожие на фитили керосиновых ламп. Олени брали с ладони хлеб, посыпанный солью. Оленеводы приезжали в городок из тундры, покупали водку, муку и патроны, чупа-чупсы и жвачку для детей, а потом их упряжки пропадали в белом мареве бескрайних снегов.

«Север, воля, надежда. Страна без границ. Снег без грязи – как долгая жизнь без вранья…» – хрипел на пленке старенького магнитофона папин любимый певец. С колыбели мальчик слушал песни Высоцкого. Они почему-то тревожили его пока незамутненное сознание. Никаких ламп в городских квартирах, конечно, не было. Городская квартира это не чум оленевода с дыркой в крыше, через которую дым костра улетает в небо. Чум по-ненецки мя, а дырка в крыше – синекуй. В квартире костер не разведешь. Потому что нет синекуя. Зато в их городке работал замечательный ресторан для детей. Его открыли в здании со скучным названием «Дистанция пути». Прямо напротив железнодорожного вокзала. Здание обшили оранжевым пластиком, а на фасаде зажгли красную букву «М». Мальчик радовался разным цветам домов в городке. Потому что раньше он видел только три цвета – белый, зеленый и рыжий. Белый снег лежал до горизонта, а рыжей становилась