4

Ростислава, выплакав обиду, встретила мужа ласковой улыбкой. Уже на ложе, глубокой ночью, утолив жажду объятий, Ростислава осторожно спросила:

— А доколи Зара и Алсу будут жить с нами?

— Они что, тебе в тягость? Пусть живут. Не объедят, чай.

— Значит, так, — возвысила голос Ростислава. — Зиму пусть живут. А как снег сойдет, чтобы и духу их не было в моем тереме! Хочешь — к отцу отправляй, а хочешь — продай! Не сделаешь, уйду на Русь: может, к отцу, а, может, в монастырь!

— Ты что, глузду лишилась?! Всем в жизни я обязан Ачихожию. Зара и Алсу его дочери…

— И твои жены! — прервала мужа Ростислава. — А почто ты их так зовешь? У них имена иные: Мария и Настя. Иль ты не знал? — с ехидцей в голосе спросила княгиня.

— Знал! — буркнул Ярослав и повернулся к жене спиной. «Прознала… Может, это и к лучшему? Вот только что теперь с девчонками делать?»

1

Зима 1377 года была лютой. Снег лег в середине декабря, но его было мало, и он лишь прикрыл стылую землю тонким покрывалом. Ветра же дули беспрерывно, гоня снежную крупу с пылью. В начале января морозы спали, но пошли ледяные дожди: обледенели улицы, дома, ветви от ледяной воды звенели и под тяжестью обламывались. Лошади, даже подкованные, скользили и падали, ломая ноги, да что там лошади… и человеку пройти было не просто.

— Это к беде! — кликушествовали старухи. Народ повалил в храмы отмаливать грехи. Монахи в бдении проводили ночи… В один из таких дней в княжеский терем вошел архимандрит Печерского монастыря Дионисий. Не частым гостем он был в тереме, чаще семейство великого князя нижегородского наведывалось в монастырь, чтобы встать под благословение Дионисия. Дмитрий Константинович принял архимандрита в харатейной.

— Все готово к работе, князь. Списку «Повести временных лет», почитай, лет семьдесят, но письмо четко. К работе я привлек трех монахов, старший над ними инок Лаврентий. Зело умен, в письме быстр и сладкословен.

— По какой год повесть писана? — не без интереса спросил Дмитрий Константинович. О том, чтобы создать полный летописный свод, вели разговор еще летом, и только ноне пришел архимандрит Печерского монастыря с вестью, что все готово и можно приступать.

— По 1305-й…

— А далее как?

— Писано будет по сей день, — заверил Дионисий. — С твоего дозволения я иноков в Спасском соборе разместил…

— Почто так? Здесь, в харатейной, чем плохо? Тепло, светло, сытно…

— Все так. Да только в храме сподручнее: и работать будут, и молиться. Без божьей помощи такую работу не осилить.

— Ноне число-то у нас четырнадцатое? Вот ноне и приступайте. Бог вам в помощь, — перекрестился на образа Дмитрий Константинович.

Монахи трудились беспрерывно: то все трое, то один сменяя другого. Дионисий был тут же, помогая разбирать потертые письмена, домысливая события, восполняя утраченные строки. Приходил и великий князь. Он тихо присаживался в сторонке на стулец и часами наблюдал за кропотливой работой монахов. 20 марта работа была окончена. Дмитрий Константинович, листая страницу за страницей, лишь восхищенно цокал языком и покачивал головой. Монахи стояли поодаль, смиренно склонив головы, а Дионисий шумно дышал, поглядывая на князя. Перевернув последнюю страницу, князь воскликнул:

— Уму непостижимо! Ноне радость великая! Чем мне отблагодарить трудников? — повернулся князь к Дионисию.

— Труд во благо богоугоден… В монастыре книг ветхих немало, возродить бы их, да листов нет…

— Будут вам листы. Купцам накажу, привезут, если не из Новгорода, так из ордынских городов… Дай только река ото льда очистится. Порадовали вы меня! Ой, как порадовали! — князь опять склонился к книге, листая страницы в обратном порядке. — А обкладку непременно из кожи, да застежки серебряные, а по углам каменья…

С приходом весны пришли и новые заботы. Уже третье послание получил Дмитрий Константинович от ошельского князя, и одно тревожнее другого. Не зная, как пойдет хан Арапшах, Дмитрий Константинович не трогал свои полки: ни в Суздали, ни в Городце. Нижегородский же полк был в готовности, но на него князь особых надежд не возлагал и потому послал гонца к своему зятю Дмитрию московскому. Великий князь привел свою рать сам. Кроме московского, пришли полки владимирский, переяславский, юрьевский, муромский и ярославский.

Простояв почти месяц под Нижним, великий князь, оставив полки на воевод, возвратился в Москву.

Наконец пришла весть, что хан Арапша выступил из булгарских пределов и находится на реке Волчьи Воды. Объединенное войско двинулось к реке Пьяне. Нижегородский полк князь Дмитрий Константинович доверил своему сыну Ивану. Это был второй поход юного князя, чему он был рад и горд.

Войск было много, а враг далеко, и потому воеводы дали ратникам свободу. Те шли налегке, зброю и оружие везли на телегах. Став на Пьяне лагерем, бражничали, обирая мордовские селения, богатые медовой брагой и хмельным медом. Князья и бояре, бросив войско на воевод, охотились в округе на дикого зверя, пировали, бахвалились друг перед другом, строили козни.

Хан Арапша, имея всего четыре тысячи киргизов, собственно воинов его орды, и пять тысяч булгар, согласившихся на поход, прошли к Пьяне тихо. Их тайными тропами, минуя княжеские дозоры, провели мордовские старшины. Разделив свое войско на пять полков, хан Арапша неожиданно одновременно со всех сторон навалился на русские полки. Лишь немногие смогли оказать сопротивление, основная же масса воинов оказалась безоружной. Их топтали копытами коней, жалили стрелами и болтами самострелов, секли мечами и саблями. Те же, кто пытался переправиться через Пьяну и укрыться на противоположном берегу в дубраве, тонули. Река Пьяна оказалась коварной, глубокой и быстрой. Князь Иван, сбросив одежду, попытался преодолеть поток, но у самого берега водоросли не выпустили юного воителя из своих объятий.

Лишь единицам удалось бежать. Великий князь Дмитрий Константинович, снарядив обоз, спешно покинул город, понимая, что если такая огромная рать не смогла справиться с Арапшой, то ему с оставшимися двумя сотнями гридей это явно не под силу. Следуя князю, разбежались и горожане: кто водным путем в Городец, кто в леса, подальше от Нижнего, поближе к Керженцу и Ветлуге.

Только монахи Печерского и Рождественского монастырей не покинули своих обителей. Заперев ворота, вооружившись кто чем смог, приготовились к обороне. Но хану не нужны были монастыри, его ждал оставленный жителями город.

Только немногим из не поверивших принесенной побитыми ратниками вести или пожалевших свое добро пришлось испытать гнев ворвавшихся в город ордынцев. Полона не брали, брали лишь нажитое годами, еще хранившее тепло хозяйских рук. Брошенную скотину согнали в огромное стадо и погнали вниз берегом Волги. Где-то там, за Биляром, а может и Ошелом, воины должны были соединиться со своими семьями.