— Все! Что мне делать?

— Возвращайтесь к нему. Яд должен скоро подействовать… но, если через пять минут не произойдет ничего нового, приходите сюда. Вместе решим, что предпринять.

Юсупов, однако, почувствовал, что не в состоянии дальше переносить это жуткое пребывание с глазу на глаз, — решил покончить лично. Уже очень поздно, нельзя допустить, чтобы труп Распутина оставался во дворце до утра. Он взял пистолет, зарядил, спрятал под шелковой рубахой и вернулся в столовую.

Распутин стал ему жаловаться на жжение в желудке, потребовал налить еще мадеры, она ему показалась лучше прежней, — потом встал, чтобы лучше рассмотреть понравившуюся ему мебель. Когда он повернулся спиной, Юсупов вынул пистолет и выстрелил. Издав дикий рык, старец упал на ковер… На звук выстрела прибежали все: Распутин недвижно лежал на полу… крови не видно — вероятно, внутреннее кровотечение.

Доктор Лазоверт встал на колени у тела, чтобы его осмотреть: пуля прошла недалеко от сердца.

— На сей раз мертв, — подытожил врач. — Остается избавиться от этого громоздкого трупа.

Решили так: великий князь и доктор Сделают вид, что отвозят домой Распутина—роль его сыграет Сухотин, — стараясь произвести возможно больше шума, а затем вернутся каждый по отдельности и помогут сбросить труп в Неву.

Юсупов и Пуришкевич остались с трупом. Пуришкевич нагнулся, взял запястье Распутина, поискал пульс: нет пульса…

— Он точно мертв. — И вышел из столовой, взять в рабочем кабинете сигареты.

И в этот момент князю показалось — сходит с ума: едва он остался наедине с трупом, мертвец открыл глаз, потом другой… поднялся на ноги и с горящими ненавистью глазами бросился на молодого человека, пытаясь его задушить… С криками ужаса Юсупов выскользнул из его рук, выбежал из столовой и бросился к лестнице, призывая на помощь Пуришкевича. Тот вскоре появился — с револьвером в руках…

От ужаса у депутата волосы встали дыбом: труп идет… вот он вышел из дворца на заваленный снегом двор… Тогда он выстрелил в высокую фигуру — и промазал: труп продолжал уходить… Второй выстрел — тоже мимо; третья пуля угодила в позвоночник Распутину. Он остановился, но не упал, а словно окаменел в вертикальном положении. В отчаянной ярости Пуришкевич выстрелил в четвертый раз — пуля попала в голову… На этот раз труп свалился и больше не вставал. Очень вовремя: оба участника страшного действия чуть не потеряли сознание.

Спустя час трое возвратившихся заговорщиков отнесли труп старца на Петровский остров. Над его головой навеки сомкнулись ледяные воды Невы… Но слишком поздно — не остановить ход истории. Ничто уже не спасет царский режим…

Новость о смерти Распутина восприняли в Санкт—Петербурге по—разному. Многие — бурными проявлениями радости, особенно в театрах; возбуждение толпы вообще было очень велико. Всюду появились портреты Феликса Юсупова и великого князя Дмитрия. Члены императорского семейства ликовали, а убитая горем императрица, охваченная жаждой мести, вызвала новый всплеск ненависти к себе.

Царь, вернувшийся в Царское Село из ставки в Могилеве для участия в траурной панихиде, устроенной Александрой по своему фавориту, под давлением жены предпринял жестокие санкции против главных заговорщиков: Юсупов сослан в самое отдаленное из своих имений. Что касается великого князя Дмитрия, его отправили в захолустный угол Персии, несмотря на все протесты и мольбы императорской семьи.

Атмосфера вокруг монархов сделалась столь напряженной и неспокойной, что посол Англии сэр Джордж Баченен попросил аудиенции у Николая II, чтобы убедить его умерить самодержавные методы правления и пойти на установление полуконституционной монархии, которая разделит с ним ответственность за завершение этой ужасной войны. Голодные, необмундированные, плохо обученные солдаты царской армии гибли как мухи, несмотря на проявляемый ими героизм. А пока они пытались сдержать натиск немецких войск, большевики взорвали оружейные заводы в Казани.

Революция, к которой призывают Ленин и Троцкий, вот—вот охватит всю страну; рассчитывать на армию не приходится. Посол постарался внушить царю: в случае всеобщей смуты пусть рассчитывает лишь на небольшое число сторонников.

Но он напрасно потерял время: ничто не шло в сравнение с влиянием Александры, требовавшей от мужа биться до конца за сохранение столь милого ее сердцу самодержавия прошлого века. Поглощенная своим горем, она, казалось, не предчувствовала, не представляла вовсе, что готовится в стране. 19 февраля 1917 года великий князь Михаил явился во дворец, чтобы умолять брата вернуться в Ставку: он надеялся, что само присутствие царя в армии усмирит надвигающуюся угрозу бунта.

Николай II согласился крайне неохотно, тем более что в самом Санкт—Петербурге уже началась смута и ему пришлось прибегнуть к помощи казаков, чтобы разогнать толпу — народ пришел в отчаяние от нехватки продуктов питания. Но никто в Царском Селе, менее всего сама императрица, как будто не понимал серьезности положения. А для нее важно лишь одно: дети ее заболели краснухой: забыв, что она императрица, Александра стала обеспокоенной матерью и сиделкой при больных детях.

Увы, Николай II вернулся в действующую армию лишь на очень короткий срок: 2 марта он вынужден отречься от престола сам и заявить об отречении сына. Отрекся он в пользу своего брата, великого князя Михаила: тому пришлось также отречься, на другой же день, когда он узнал, что новый режим, конституционных демократов и октябристов, во главе с прогрессивно настроенным князем Львовым посчитал его провозглашение незаконным. На этот раз царский режим пал окончательно.

Эту ужасную новость императрице принес великий князь Павел. С той самой минуты необычайное превращение произошло с этой странной женщиной: она не сумела быть великой на вершине власти, но стала таковой на пределе горя. В глазах ее стояли слезы, но она приняла убийственное известие с большим достоинством и не выразила ни единым словом сожаления по поводу утраченного высочайшего положения.

— Я больше не императрица, — произнесла она, — но продолжаю оставаться сестрой милосердия и хочу, чтобы ко мне относились как к таковой.

И вернулась к постелям больных детей и к постели своей близкой подруги, также заболевшей краснухой, Анны Вырубовой, которую любила больше других, — та, однако, стала ее злым гением.

Как тут было не сравнивать Александру и Марию Антуанетту: ни та, ни другая не смогли стать монархинями, но и та, и другая сделались мученицами.

Все последовавшие за этим дни — время великой тревоги для этой женщины: она не получала вестей от мужа и с минуты на минуту ждала сообщения, что он убит. Кроме того, жила почти в полном одиночестве — дворец опустел, словно по мановению волшебной палочки. В нем оставались лишь немногие верные люди: старый граф Бенкендорф; доктор Боткин, кому суждено пойти до конца и до самой своей смерти наблюдать страдания императорской семьи; две фрейлины и единственный адъютант императора граф Замойский — поляк, к нему Александра до последнего времени относилась очень плохо. Петля понемногу затягивалась. Еще несколько дней — и императрица стала пленницей в своем дворце, без права общаться с редкими друзьями. И тогда к ней присоединился Николай II, такой же пленник, чтобы разделить ее судьбу.