Мне запомнился хорошо случай, когда он рассердился, узнав, что в Куйбышеве уехавшие туда члены Правительства после 16 октября 1941 года, — Вознесенский, Ворошилов, Молотов, Каганович и остальные члены Политбюро «вообразили, что они там вершат судьбы страны», и многие местные товарищи, — я имею в виду обкомы, облисполкомы, — со всеми вопросами стали обращаться к «Куйбышевскому правительству», а те, как настоящие правители, стали решать все вопросы.

Я не помню, кто-то из министров, возглавлявших здесь свою оперативную группу, доложил Сталину, что ему не дали необходимых заготовок для изготовления минометов. Сталин разозлился, тем более в решении Политбюро, которое все принимали, в том числе и «куйбышевские правители», было сказано, что на ГОКО возлагается вся полнота власти и ответственности по военным, политическим и хозяйственным вопросам. Поэтому он и разозлился.

В таких случаях, перезваниваясь с министрами, а они мне часто звонили, зная, что я все время держу непосредственную связь с фронтами и знаю обстановку не со слов, а бываю на передовых, некоторые зачастую просили зайти попить чайку и поговорить. Ну, гроза с «Куйбышевским правительством» разразилась быстро.

Вечером мы все получили шифровку «Всем, всем…», имея в виду совнаркомы и ЦК республик, обкомы, облисполкомы, наркоматы СССР и т. д. Текст примерно такой:

«Вопреки всяким слухам и разговорам о том, что Советское Правительство находится в Куйбышеве, настоящим предлагается по всем вопросам — военным, политическим и экономическим — представлять предложения, запросы и просьбы по адресу: Москва, Кремль, Совет народных комиссаров, подпись: И, Сталин».

Пишу непоследовательно, но точно, так как между событиями, которые описываю, и изложением их проходит несколько дней, как правило, поэтому они свежо воспринимаются, а следовательно, и излагаю, как они были.

В конце октября немец подошел к Ростову-на-Дону. Я часто связывался с начальником УНКВД и секретарем обкома Двинским* ввиду того, что в области развернулась большая работа по организации истребительных батальонов и партизанских отрядов. Вроде все шло хорошо.

Затем, когда подступили фашисты, оттуда пошли тревожные телеграммы о том, что в городе началось мародерство, начали неорганизованно выезжать, забирая для себя вплоть до заводских ценностей и т. д.[103]

В связи с этим мне приказали вылететь на 3 дня, разобраться и помочь навести порядок. До Ростова долететь не мог и сел около Новочеркасска, а там на машине добрались.

Везде чувствуется тревожное состояние. В городе действительно нашлись бесчинствующие элементы, но главная беда заключалась в том, что руководители предприятий, горсовета и других административных органов растерялись и не руководили.

Собрали совещание руководителей, долго заседали, при этом задавались вопросы почти те же, что и в Москве. Меня т. Двинский познакомил с планом организации истребительных батальонов и партотрядов, и выглядит это довольно продуманно. Потом я поехал в УНКВД и там поговорил с руководителями штабов истребительных батальонов[104].

Люди подобраны толковые, большинство милицейские работники. Чекистов было мало, и я узнал, что они неохотно идут на это дело. Я выругал и провел с ними совещание и приказал назначать в штабы истребительных батальонов на равных с милицейскими работниками. Кто будет отказываться отправлять в Красную Армию на фронт. Думаю, что это подействует.

Ночью разбирался с арестованными мародерами и различными сомнительными лицами, которых и в мирное время было достаточно.

Ночью, вернувшись в Ростов уже, получил записку по ВЧ из НКВД СССР вылететь обратно.

Через несколько дней я был у т. Сталина в связи с плохой работой ВЧ-связи.

В воскресенье, часов в 8 утра, мне позвонил т. Сталин и говорит: «Вы ведаете ВЧ-связью?» Я ответил утвердительно. «А почему она плохо работает? Я пытаюсь соединиться с Калининским фронтом, а мне не дают, а потом соединили, но ничего не слышно. Неужели я не могу говорить с командующим?» Я сказал, что разберусь и доложу.

Мне его стало жарко. Действительно, человек руководит войсками и не может связаться. Я быстро узнал, в чем дело. Оказывается, наркомсвязь 270 км от Москвы до Калинина не может вот уже две недели восстановить связь напрямую, а соединили т. Сталина через Волхов и другие станции в обход. В общем, линия получилась более 1500 км, конечно, ничего не слышно.

Кроме того, несмотря на мои настоятельные просьбы решить вопрос о том, чтобы станции ВЧ и линии связи были в одних руках, не решен, и получилась чепуха. Станции ВЧ — у МВД, а линии (провода) — у наркомата связи. Что бы ни случилось, виновного не найдешь. Я позвонил наркому связи Пересыпкину* и рассказал об этом разговоре, а затем доложил Сталину. Он возмутился и сказал: «Вечером вызову».

Действительно, вечером вызвали в Кремль меня и полковника Пересыпкина (он тогда был наркомом связи и заместителем наркома обороны).

Тов. Сталин сразу обратился к Пересыпкину: «Почему плохо работает связь?» Он пытался свалить вину на станцию ВЧ-связи. Я в начале было молчал, а потом не выдержал и говорю: «Т. Сталин, спросите у него, почему он с Калининым связывает через Волхов, а не напрямую?», и Пересыпкин вынужден был признаться, что прямой линии связи «Москва — Калинин» нет.

Т. Сталин возмутился, выругал его и сказал, обращаясь ко мне: «Что надо сделать, чтобы выправить дело?» Я сказал, что станция ВЧ-связи и линии связи (провода) должны быть в одних руках, тогда будет толк. Т. Сталин сказал: «Правильно, надо передать в НКВД линии связи и войска, которые их обслуживают»[105].