Часа в два ночи я поехал уснуть, а в 6 часов утра уже был на Красной площади. Шел густой снег.

К 8.00 появился т. Сталин с другими членами Политбюро. К моему удивлению, Сталин, несмотря на мороз, был одет в своей легкой шинелишке и в фуражке и грузинских сапогах. Заходя на Мавзолей, он повернулся ко мне и сказал: «Надо дать радио с Красной площади, снег идет, бомбить не будут».

Я пошел вниз. С вечера я всех радистов строго-настрого предупредил не включать радио для трансляции Красной площади. Пришлось переделывать.

Связался с радиоцентром. Нет никого, кроме дежурной девушки. Начал уговаривать включить для трансляции — не хочет. Ссылается на т. Серова, который арестует, если будет включено.

Торговаться было некогда, так как т. Сталин уже собирался выступать перед воинами с речью. Пришлось сказать, что я и есть Серов. Девушка говорит: «Я включу, а отвечать вместе будем». Я согласился.

Поднялся на Мавзолей, т. Сталин спрашивает: «Включили радио?», отвечаю: «Включил». — «А проверили, что работает?», говорю: «Нет». Он сказал: «А вы проверьте».

Соединился по ВЧ с Горьким и Куйбышевым, спросил, что передают по радио. Отвечают: «Идет настройка Красной площади». Все в порядке. Доложил. После этого т. Сталин начал выступление.

Парад прошел хорошо. Солдаты шли суровые, одеты в защитное обмундирование, в шапках, настоящие воины. Речь хорошая была т. Сталина. Он сказал, что немцев разобьем, несмотря на имевшиеся неудачи, а затем закончил:

«Пусть вдохновит вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова»[108].

Несколько дней на фронтах было тихо, но бомбить Москву немцы прилетали каждый день по несколько раз. Тяжелая была обстановка. Народ изнервничался. Жалко.

С 15 ноября немец повсеместно зашевелился и перешел в наступление. Везде наши войска держались. Но, к сожалению, на Можайском направлении, откуда только что вернулся, там войск было мало, фронт растянут на 200 километров. Там было 4 дивизии, 3 московских училища: артиллерийское, военно-политическое и Верховного Совета. В общем, слабо. Я разговаривал с командирами дивизии, жалуются на малочисленность войск.

На других направлениях или, вернее, подступах к Москве дело не лучше. Я за эти дни побывал на Волоколамском направлении, Малоярославецком, на Подольском и Серпуховском направлениях. Наши сектора тысячами задерживают отходящих с других фронтов и выходящих из окружения и сразу передают военным, а те — винтовку в руку и в окоп.

Жуков, явившись на Западный фронт, резко улучшил дело и твердой рукой заставил подтянуть дисциплину. Он издал приказ, где четко указал разграничить линии между войсками, поставил задачи и указал, чтобы ни один человек, ни одна повозка или машина не должны быть пропущены через Москву…

Примерно 15 ноября мне рассказал генерал Грызлов* из Генштаба о разговоре между Сталиным и Жуковым по поводу наступления следующее: Сталин потребовал от Жукова для срыва наступления немцев на Москву предпринять наступление наших войск в районе Волоколамска и Серпухова. Жуков возразил, что ему нечем наступать, так как фронт очень растянут. Сталин все потребовал организовать наступление и предложил представить план.

Я знал твердый характер Жукова, но не думал, чтобы он посмел так решительно возражать Сталину. Однако последующие дни показали, что это было так.

В двух направлениях были проведены наступательные операции, почти безуспешно. А 17 ноября немцы перешли в наступление на стык двух фронтов — Калининского и Западного. Они ударили по флангу 30 армии Калининского фронта и устремились на Клин. Через 5 дней упорных боев Клин был захвачен немцами, и они продолжали наступление на Дмитров.

Я под вечер выехал к Московскому морю по Дмитровскому шоссе. Части отступали. Ничего путного добиться не мог, где немцы. Стемнело. Свернули с основной дороги и поехали на Крюково. Попали на проселочную дорогу, а далее пошло водохранилище, ехали по льду.

Когда фарами осветили дорогу, впереди показался конный обоз. От лошадей шел пар. Мы осторожно стали приближаться, приготовив автоматы и гранаты.

Когда поравнялись с головным, я вышел и спросил: «Куда едете?» Мне на ломаном русском языке, в полушубке, в ушанке, весь в инее отвечает: «Снаряды везем». Я подошел поближе и говорю: «Ты татарин?», отвечает: «Казанский». Затем подозвал еще двух солдат и стал выяснять, откуда везут и куда.

Оказалось, что они заблудились и вместо того, чтобы снаряды вести на передовую, они их везут к Москве. Я по карте ориентировался и направил их в Крюково. В ту ночь я тоже еле выбрался в Москву, так как проселочные дороги узкие, снегу много, разъехаться трудно, да к тому же ударил крепкий мороз.

Утром созвонился с генштабистами, они мне сказали, что 16 армия Рокоссовского отошла под давлением немцев от Солнечногорска, хотя командующий фронта все, что мог, сделал, чтобы усилить 16 армию. Обидно, но ничего не поделаешь.

Несколько дней было затишье. Я вызывал начальников секторов, а к некоторым сам ездил и выспрашивал там военных, что бы означало это затишье. Пожимают плечами: «Не знаем*.

К сожалению, с войсковой разведкой обстояло плохо. Посылали накоротке, с перестрелкой, и возвращались. Агентурной разведки не было. Да и трудно было спрашивать с войсковых командиров, не имевших понятия об агентурной работе.

Но ближайшие дни показали, что затишье объяснялось просто. Немцы выдохлись, и особенно на морозе они уже не вояки. Отдельные контрнаступательные действия наших войск уже показали, что наши солдатики, обутые в валенки, в полушубки и в ушанки, да в рукавицах, готовы наступать и бить немцев, которые ходили в соломенных лаптях, с опущенной пилоткой до глаз и в накинутой шали или одеяле, украденном у русской женщины. В таком наряде это уже не вояки. И 6–7 декабря части Западного фронта пошли в наступление…

Как я потом не раз читал радиоперехваты, они операцию захвата Москвы назвали „Тайфун“ и планировали закончить ее в сравнительно теплое время, а тут нам еще и погода помогла. Ведь редкий год было, что выпадет снег в конце октября (22 октября) и не растает. Ни разу не было, чтобы 7 ноября парад проходил по снегу при температуре 8 градусов.

Ну, я думаю, одной из главных причин нашего успеха явилась моральная стойкость солдат, рабочих, женщин, командиров и генералов. Все под Москвой сплотились воедино, помня, что они отстаивают столицу, что отступать уже некуда, и были готовы к самопожертвованию.