Что имеют в виду авторы публикации? Первое: поскольку так случилось, что главным достижением страны к моменту радикальных реформ явились природные богатства, их нужно высоко оценить в соответствии с мировым рынком. За счет рентного налогообложения природных ресурсов можно было формировать доходы бюджетов разных уровней, что позволило бы освободить от налогообложения или облегчить его для менее эффективных производств. Также необходимо было произвести переоценку основных фондов, которые в советское время были занижены в десятки, сотни, если не в тысячи раз. Вместо этого началась безудержная раздача «своим» и ухватистым ребятам самых жирных кусков, прежде всего, нефтяных промыслов. «Свои» же быстро освоили банковское дело; тот же Ходорковский начал стремительный взлет с создания банка «Менатеп». Гусинский получил чуть ли не эксклюзивное право кредитовать Москву, получая от нее же бюджетные средства. Происходило следующее: банкир получал средства под 60 процентов годовых, а кредиты выдавал под 260. 200 процентов навара! Как тут не разбогатеть, как не прослыть гением?!

Второе: реформаторы правы, когда утверждают, что для создания рыночной экономики необходимы либерализация, приватизация и демонополизация. Однако внутри этого треугольника таятся подводные камни. Либерализацию можно осуществить посредством принятия указа – отпустил цены, и вот она, либерализация. Приватизация же, сколь-нибудь качественная, продлится годы и годы, а на демонополизацию потребуются десятилетия.

Но правительство Ельцина-Гайдара не хотело воспринять эти предложения и советы. Потому что тогда не удалось бы продать по дешевке тот же «Уралмаш», нефтяные провинции, предприятия военно-промышленного комплекса, предотвратить вывоз металла под видом металлолома. И, следовательно, главную цель, идею-фикс – быстрое создание класса собственников, готовых защищать свои интересы «до последней капли крови» – пришлось бы откладывать на потом, а это грозило существованию правительства.

Понимал ли президент, что творит правительство, осознавал ли, во что вляпался, доверившись авантюрной группе? Скорее нет, чем да. За час до наступления нового тысячелетия он нашел в себе силы попросить прощения у народа, который вверг в мучительную и долгую депрессию, но может ли это раскаяние полностью оправдать его?

Ободренное президентом правительство ничуть не комплексовало, слушая противников и недоброжелателей. Никто им не был авторитетом, любые предостережения и советы отскакивали от них, словно горох от стенки.

На парламентских слушаниях, организованных объединенной депутатской фракцией Республиканской партии, Социал-демократической партией и левым центром, команда Гайдара была атакована известными учеными-экономистами, организаторами производства. По их мнению, следовать дальше таким путем, на какой встало правительство, значит привести страну к краху. Академик Георгий Арбатов эти действия назвал «необольшевизмом». Он предостерег: сотрудничество только с Международным валютным фондом, игнорирование других международных организаций – крайне опасная игра. 70 процентов программ, разработанных экспертами фонда, проваливаются, а сотрудничавшие с фондом страны превращаются в вечных должников. Нельзя принимать за одобрение реформ народом, утверждал он, и то, что люди не взбунтовались, не умерли зимой. Куда хуже – они начали люмпенизироваться, а это, по мнению академика, хуже, чем бунт.

Академик Святослав Федоров, создавший еще в советские времена народное предприятие – Институт офтальмологии, говорил: надо заниматься не макро-, а микроэкономикой конкретного человека. Дать ему свободу, чтобы он стал собственником. Иначе нас ждет диктаторский режим.

Николай Петраков, академик, призывал отказаться от идеи бездефицитного бюджета, восстановить строгий контроль за распределением кредитов при низкой ставке процентов и замораживании цен и заработной платы.

Все эти и подобные им предложения отвергались решительно и напрочь. Как правило, аргумент был один: все, что вы предлагаете, есть возврат к командно-административной экономике. Как будто на всей планете найдется хотя бы одно государство, полностью отказавшееся от регулирования экономики. А Россия особенно нуждалась во вмешательстве государства в экономическую жизнь, поскольку оказалась в положении огромного корабля, круто свернувшего с предыдущего курса и оказавшегося в Бермудском треугольнике. Требовался опытный капитан, однако капитанским мостиком завладели самоуверенные прожектеры.

В начале лета 1992 года правительством и президентом овладела новая идея: референдум. Пусть народ скажет, кому он больше доверяет: президенту или Съезду и Верховному совету. То есть речь шла все о том же – о власти. В самом референдуме ничего предосудительного не было – почему бы и впрямь не спросить людей и, в конце концов, закончить вязкую борьбу ветвей власти? Но дьявол, как известно, кроется в деталях.

Спустя год после президентских выборов Ельцин утратил прежнюю популярность. Институт социологии парламентаризма, например, утверждал, что сохранились лишь «островки поддержки», да и те лишь потому, что «не на кого больше надеяться». Безусловно, негативно влияла на имидж президента сформировавшаяся в обществе мысль о его несамостоятельности. Одна часть (меньшая) считала его заложником партноменклатуры, другая (большая) – неспособным противостоять напору правительства, Международному валютному фонду. В таких условиях, предупреждали разумные люди, опасно идти на референдум, поскольку в расхристанной стране, где институты власти не притерлись друг к другу, держатся на волоске, отрицательный результат (отказ в поддержке) приведет к коллапсу. Попытка разрешить общий, всеобъемлющий кризис путем референдума лишь усугубит кризис его составных частей – политики, власти и авторитета президента. Прежде чем решиться на референдум, необходимо взвесить потери и обретения, результат и его цену. Даже в случае убедительной победы президента (а это сомнительно) неизбежно обострение политической борьбы. Внимание правительства и общества будет отвлечено от экономических реформ, чт, в конечном итог, может потребовать чрезвычайных мер управления. «Вам не хватает чрезвычайщины?» – спрашивали оппоненты сторонников проведения референдума. На этом фоне, убеждали они, следует ожидать сплочения оппозиции, ее радикализации. «Победив» на референдуме, Борис Ельцин окажется лицом к лицу с единой и разъяренной оппозицией и недовольной массой. После «победы» президента оппозиция легко соберет необходимое количество подписей за проведение другого референдума – об отставке президента. В условиях же поражения Съезда и неизбежных новых выборов депутатов люмпенизированное население, скорее всего, единодушно проголосует против демократов, ныне стоящих у власти.

Увы, предостережения не были услышаны. Это побудило Конституционный суд выступить с заявлением. А председатель Верховного совета начал искать единомышленников в регионах.

«Российская газета», 27 июня 1992 года.

«Конституционный строй нашего государства – под угрозой. Противостояние различных радикальных сил приближается к крайней черте. Усиливается правовой нигилизм, попираются основополагающие конституционные принципы, разрушаются гражданский мир и согласие. Отдельные должностные лица и политические лидеры различной ориентации выступают за устранение конституционных органов власти. Все чаще раздаются призывы к насильственному свержению конституционной власти, к разжиганию социальной, национальной и религиозной розни, нередко сопровождаемые насильственными действиями. Возникла опасность втягивания армии в разрешение внутренних конфликтов.