Правда, окончательно идею войны англичане не похоронили. Базироваться ведь можно было и на Японию, благо судоремонтных мощностей Страна Восходящего Солнца имела в избытке. Вот только японцы что-то юлили, вертели хвостами и не говорили ни "да", ни "нет". Переговоры затягивались, а быть в постоянной готовности к войне и при этом не воевать чревато и с точки зрения экономики, и с точки зрения морального состояния войск. В результате процесс медленно коллапсировал, и угроза большой войны отдалялась на неопределенное время, что устраивало мир, но совершенно не устраивало Плотникова.

Макаров был взбешен не столько потерями в том бою и даже не тем, что британцы влезли не в свое дело. В конце концов, к простым морякам он претензий не имел – люди военные, им скомандовали, и никуда не денешься. Да и сражались британцы храбро и умело. Даже то, что японцы остались фактически один на один с минами, а значит, рано или поздно выведут свои корабли в море, его не особенно расстроило. Выведут – побьем, уж чего-чего, а сражения Макаров не боялся никогда. Бесило его совсем другое.

Ремонт кораблей, поврежденных в том бою, шел крайне медленно. Если те броненосцы, которые получили, как "Петропавловск", относительно небольшие повреждения, привели в порядок достаточно быстро, то "Победу" и "Пересвет" ремонтировали медленно и неторопливо. Вдобавок, не хватало ремонтных мощностей – Порт-Артур был удаленной от метрополии базой, поэтому буквально все, вплоть до последнего гвоздя, требовалось везти по железной дороге, которая тоже оперативностью не отличалась. И, ко всему прочему, начались проблемы с подчиненными.

То, что адмиралы с генералами опять расслабились и начали устраивать праздники вперемешку с молебнами, еще как-то можно было пережить. Макаров, потерпев пару дней и дав заодно отдохнуть экипажам кораблей, в жесткой форме начал всех "строить". Теперь, когда он был победителем в тяжелейшем сражении, да еще и с англичанами, его авторитет, и без того высокий, поднялся на вовсе уж недосягаемый уровень. Поэтому, когда он начал переводить адмиралов, не внявших с первого раза, на номинальные посты, где их возможности стремились к нулю, и поднимать хорошо проявивших себя в бою офицеров, это прошло "на ура". Разумеется, адмиралы были недовольны, но с формальной точки зрения Макаров был в своем праве. К тому же Алексеев, которому надоела адмиральская вольница и их излишняя осторожность, поддержал его в этом вопросе. Надо сказать, Алексееву не давали покоя лавры великих флотоводцев прошлого. Ну, очень ему хотелось громких побед, и пускай непосредственно командовал эскадрой Макаров, но все же самым главным здесь был он, наместник! А раз так, то любая победа автоматически становилась и его победой тоже, главное, чтобы они были, победы эти. А для этого (все же Алексеев был профессиональным моряком и разбирался в военно-морской специфике отлично) надо было, чтобы корабли не отсиживались в порту, а сражались. Именно поэтому он действовал с неуемной, порой даже избыточной энергией, и неожиданно преуспел. Особыми талантами организатора и координатора Алексеев не обладал, но недостаток этот сумел заменить огромной работоспособностью и энтузиазмом. В результате, благодаря его деятельности, количество прибывших на Дальний Восток людей и грузов в разы превосходило то, что было в основной исторической линии. Кроме того, своей деятельностью он заметно разгрузил Макарова, благодаря чему тот смог заниматься только и исключительно флотом.

Вообще, процесс здесь шел совсем иначе, чем в реальности Плотникова. Во всяком случае, не только флот одерживал победы. Относительно небольшая японская армия, высаженная в Корее и первоначально добившаяся некоторых успехов, оставшись без поддержки войсками и снабжения медленно, но неуклонно выдавливалась имеющим подавляющий численный перевес Куропаткиным обратно. При этом обе стороны избегали сражений. Японцы потому, что понимали – русские при таком соотношении сил раздавят их. Русские – потому что Куропаткин вообще не хотел сражаться. Однако тактика выдавливания оказалась неожиданно эффективной, и в планах Алексея Николаевича было не терять людей на поле боя, а запереть японцев где-нибудь, к примеру, в том же Чемульпо, а дальше пусть мрут с голодухи. Конечно, раздухарившийся Алексеев требовал от него активных действий, но формально придраться было не к чему – армия наступала, причем успешно, так чего же еще требовать от командующего? Естественно, о том, что японцы смогут блокировать Порт-Артур, речи сейчас вообще не было.

Вдобавок, что называется, для полноты ощущений, отличился Владивостокский отряд крейсеров. Они подловили-таки последний оставшийся у Японии броненосный крейсер "Ивате", точнее, поймали на живца. "Богатырь", быстроходный и отлично вооруженный бронепалубник, якобы в одиночку шуровал вокруг Японии. Паре шаланд дали возможность от него сбежать, чтобы они сообщили информацию об одиночном легком крейсере, пиратствующем в непосредственной близости от японского побережья. Подстава сработала – "Ивате" в сопровождении двух легких крейсеров вышел на перехват дерзкого русского корабля. Очевидно, японцы были убеждены, что русские окончательно потеряли чувство реальности, если решили так нагло ходить у самых японских портов.

К несчастью для японцев, русские не только не потеряли осторожность – они научились думать, и "Ивате" прямо влетел в распростертые объятия трех русских броненосных крейсеров. Попытка бежать ни к чему не привела – "Рюрик", самый старый из преследователей, правда, отстал, но два других вцепились, как бульдоги. "Россия" через некоторое время тоже начала отставать, но "Громобой" сумел догнать "Ивате" и, ведя плотный огонь, заставить его сбросить ход. Ненамного, но этого хватило – "Россия" вновь настигла японца.

Индивидуально "Ивате" незначительно превосходил каждый из русских кораблей, но против двоих не сдюжил. Примерно через час после начала боя, со сбитыми трубами и практически замолчавшей артиллерией, корабль начал быстро садиться носом – очевидно, русские снаряды нанесли повреждения в подводной части. К тому времени догнавший их "Рюрик", с неповрежденной броней и не выбитыми орудиями, добавил огоньку, и вскоре последний броненосный крейсер Японии затонул, не дотянув восемь миль до спасительного порта. "Собачки", сопровождавшие его, правда, успели бежать, но это было уже непринципиально – теперь любой русский крейсер мог ходить куда угодно и делать что угодно в одиночку, потому что легкие крейсера японцев не смогли бы помешать даже "Богатырю". Он был индивидуально сильнее любого из них и достаточно быстроходен, чтобы оторваться, если встретит двоих или троих противников. Броненосные же крейсера и вовсе чувствовали себя хозяевами моря, развернув настоящую охоту на транспортные корабли, чем нанесли серьезный удар по и без того потрепанной японской экономике.

Однако ни все эти успехи, ни Георгий третей степени за разгром британской эскадры (Макаров, честно говоря, был удивлен уже тому, что его не отправили в отставку, и на орден отреагировал спокойно), ни третий орел на погонах не могли сейчас поднять настроения адмирала. Перед ним возникла новая проблема, и он не знал, как ее решать. И, в отличие от большинства своих сослуживцев, он понимал, что решать ее надо обязательно.

Точнее говоря, проблем было три, но одна могла подождать. Та самая, которая считалась в Петербурге столь серьезной, что адмиралу о ее решении говорил сам император. Тот корабль-призрак, ухитрившийся наворотить дел и поссорить Россию с англичанами. Да, наверное, на дворцовых паркетах политические последствия представлялись наиважнейшими, однако Макаров придерживался своего собственного мнения по этому вопросу.