Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 38
Мой папа, когда что-то не получалось с бизнесом или случался какой-то неприятный инцидент, часто срывался на маме, ругая ее и говоря, что это она “сглазила”. По его мнению, все женщины — в той или иной степени ведьмы, могут одним словом обрубить удачу…
На меня, кстати, он тоже такое переносил, ругая, когда “закудыкивала” ему дорогу или спрашивала что-то до окончания дела…
Я не принимала всерьез, считая это обычным проявлением его непростого характера…
До того момента, пока среди бессонной ночи не позвонил мой Бродяга и не сказал нарочито спокойным, веселым голосом, что он “чуть-чуть поранился, упал” и мне надо сесть сейчас в машину, что стоит у ворот дома, и приехать к Хазару…
Как я не отключилась от ужаса в тот момент, до сих пор не представляю. Наверно, только потому, что за полночи, что не могла до него дозвониться, уже все эмоции и силы потратила, и теперь наступило странное онемение.
Оторопело бормотнув в трубку, что сейчас все сделаю, я отключила связь и тупо уставилась на погасший экран.
В груди встал черный, огромный ком, и я поняла, что задыхаюсь…
Попыталась встать, неловко елозя босыми ногами по полу, но почему-то не смогла.
В голове не было вообще никаких мыслей, кроме панической: “Вот и всё. Вот и всё”
Что именно “всё”, я не могла вообразить, сформулировать.
Просто… Просто “всё”.
Всему всё.
Нашему сладкому безвременью, нашему тихому замкнутому миру, нашему счастью… Нам.
Меня не мог обмануть голос Бродяги, привычно ласковый и безмятежный. Потому что каким-то внутренним локатором улавливались настораживающие, тревожные ноты, полутона…
От одного намека на которые все и замирало внутри в ледяном безмолвии.
Я стиснула жалобно пискнувший сотовый, посмотрела на него, словно выискивая признаки того, что ошиблась. Что не было звонка.
Не было голоса Бродяги, зовущего меня в дом Хазара… Мой Бродяга никогда бы не заставил меня среди ночи вот так ехать в чужой дом… Если бы мог передвигаться. Значит, не может.
Значит, всё серьезно.
Значит, всё.
Нельзя было мне даже думать о том, что наше счастье конечно!
Напророчила, дура, дура, дура!!!
Сама виновата!
Сглазила!
Я отбросила телефон, попыталась еще раз встать, и на этот раз мне это удалось.
На подгибающихся ногах, как была, в длинном домашнем платье и босая, пошла в сторону выхода.
По пути прихватила только резинку для волос, убрала непослушно выбивающиеся кудри в высокую шишку, захлопнула дверь, даже не оглянувшись на наш с Бродягой оставленный позади мирный дом. Почему-то было ощущение, что больше такого не будет.
Что-то другое — обязательно, и , может, даже лучше, чем до этого… Но вот такого тихого, безвременного счастья, только нашего, одного на двоих, не повторится… И это причинило бы боль, если б я была способна вообще хоть что-то ощущать, кроме мерзлого кома в груди.
У дома стояла машина, я молча села на заднее сиденье, только теперь обратив внимание на то, что босая.
Но машина уже тронулась, и мне показалось глупым просить вернуться.
Ничего.
Обувь — это такая ерунда, на самом деле…
Главное, чтоб мой Бродяга был в порядке. Чтоб живой был…
Я же не успела ему про ребенка сказать, нельзя было молчать, дура-дура-дура!
Нет, чтоб радоваться тому, как все хорошо у нас, умножая таким образом счастье!
Я же, вместо этого, все подспудно ждала и ждала чего-то плохого. Чувствовала, что все закончится. И закончится плохо…
Ведьма! Сглазила! Прав был папа…
Перед глазами все начало расплываться, и я с недоумением поняла, что плачу. Чуть ли не с подвывом.
Словно… Словно по покойнику!
Эта мысль настолько испугала и одновременнно разозлила, что я изо всех сил вцепилась ногтями в ладони и одновременно зубами в нижнюю губу, причиняя себе боль, наказывая себя за эти страшные мысли.
И, парадоксально, стало легче.
Я сумела выдохнуть, вытерла слезы и заставила себя успокоиться. Хотя бы снаружи.
Сначала надо выяснить, что с ним, почему он не отвечал на звонки, пропал на полночи, а теперь не смог сам приехать. И не думать, не думать, не думать!
Чтоб не накликать беду.
Двор Хазарова, освещенный по периметру, оказался неожиданно многолюдным.
Я обратила лишь внимание на то, что место для машины, привезшей меня, едва нашлось в череде подобных ей внедорожников, на веранде, где любил сидеть сам хозяин с друзьями, поместилось не меньше десятка человек, а сама атмосфера напоминала военную.
Когда-то я читала Марио Пьюзо, и там было такое чудесное определение “залечь на матрасы”. Это мафиози так делали, при опасности собирались в одном месте, в квартире какой-нибудь, например, и , натурально “залегали на матрасы”, пережидали острые моменты, вооруженные до зубов и готовые дать отпор.
Здесь атмосфера была похожей.
Но все это шло фоном, я едва ли обратила внимание на других людей, потому что мужчины на веранде неожиданно замолчали, увидев меня, и разошлись в стороны…
Я посмотрела на широкий дачный диван… И ощутила, как ноги все-таки подламываются.
Не знаю, каким чудом не упала, наверно, просто инстинкты сработали: надо дойти до него. Надо потрогать, надо ощутить, что он настоящий. Теплый. Живой.
Бродяга полулежал на диване, и в неверном свете и отбрасываемых окружающими тенях мне показалось, что лицо у него тоже в тени.
И только присмотревшись внимательней, я поняла, что это следы от ударов…
И кровоподтеки. И рука на перевязи. Белой-белой…
И на груди тоже перевязка…
А ниже, на животе — синяки, огромные. Уже синие. Страшные.
Он полулежал и смотрел на меня, молча, серьезно, с ожиданием…
И я…
Я поняла, что мне сейчас во что бы то ни стало надо его ожидания оправдать.
А для этого надо найти в себе силы и сделать первый шаг. К нему.
Глава 39
Бродяга был занят. До самых гланд, буквально до того, что от монитора взгляда было не оторвать. Во избежание, как говорится. Самый опасный, переломный момент, тяжелый. Хазар и Каз работали в поле, а он, из-за временной потери трудоспособности, сидел, типа, в офисе. В штабе.
Из-за ночного рандеву, из которого самому Бродяге удалось выбраться только на нерве и мышечной памяти, да еще и на своем обещании котенку вернуться, все их планы полетели в задницу, пришлось спешно ускоряться и
