– Дьяк из тиунской конторы сие письмо принес и настрого велел тебе, батюшка, передать. – Яшка стоял рядом и преданно смотрел на Брюса.

Тот медленно сложил письмо и задумчиво посмотрел на дом. Неспроста это письмо, ох неспроста. Видно, прознал кто-то, к кому наведывался посыльный Ньютона, а и паче того, что привез. Тиунская контора управляла церковными приходами в Санкт-Петербурге и была призвана наблюдать за благоповедением духовенства и мирян. Еще недавно все окрестности находились в епархии Великого Новгорода, но как Санкт-Петербург стал столицей, так выделили его отдельно. Но отдельной епархией не сделали – маловато здесь еще было соборов да приходов. Так что силы контора набрать еще не успела. Иоанн, ранее бывший протопопом Троицкого собора и асессором Синода, конечно, брал себе не по силам и не по чину.

Граф, как и писал тиун, был веры не православной, а протестантской. И власть тиуна на него не распространялась, тем более что имелся старый государев приказ о том, чтобы иноверцев не притеснять. Как слышал граф, Иоанн Семенов был человеком, радеющим за дело, но, вопреки приказу царскому, лютеран и прочих он частенько обижал, что Синод ему, впрочем, великодушно прощал.

Брюс не боялся тиунской конторы и ее главы, но боялся того, кто стоял за всем этим. Брюс не мог позволить следить за собой, а тем более позволить донести о себе тем, от кого скрывал книгу Ньютон.

Тиун не решится причинить Брюсу серьезных неприятностей, тот все же был весьма близок к престолу, но наносить некоторое время мелкие уколы был вполне в состоянии. Однако врагом был не он. Странным образом совпали поданное прошение об отставке, разговор с Меншиковым и требование тиуна. Яков Вилимович подозревал, что это совпадение и в этом нет вины ни светлейшего, ни тем более императрицы.

Нет! К Брюсу, а скорей, к Черной книге проявлял интерес кто-то еще. Но граф даже и представить не мог кто. А значит, выход был один – врага надо разъярить, выманить, допросить и предать казни.

У Брюса созрел план.

– Отец Иоанн, аглицкий ученый действительно прислал мне ученую книгу, – со смирением в голосе вещал Яков Вилимович тиуну, – но к колдовским ее никак нельзя причислить – она о сферах мира и астрологии.

Тиун сидел и взирал на графа, постепенно наливаясь в шее кровью: его загривок становился все более багровым. Он терпимо, как он сам считал, относился к лютеранской и пресвитерианской ереси, которую здесь исповедовали иноземцы, но то, что рассказал ему странный человек в черных одеждах, похожий на отшельника, привело его в смятение и ярость.

Сначала Иоанн подумал, что это раскольник, но нет, тот крестился тремя перстами и не поминал о протопопе Аввакуме. Звали чернеца Иоакимом.

И рассказал он, что Брюс-де – чернокнижник. А с год назад привезли ему черную колдовскую книгу, которая многие народы уже ввела в искус и погубила. И что, мол, надо эту книгу у Брюса отнять, ибо начала она его уже в свои тенета затягивать, а через него и для многих православных погибель выйти может.

Иоанн Семенов был добрым тиуном и радел за дело Синода, за мирян и за Россию – оплот православия. Почему он и решил взять ту книгу у графа-чернокнижника любой ценой.

Семенов сурово смотрел на проклятого чернокнижника и молчал. Иоанн понимал, что сейчас поделать ничего не сможет: силен Брюс слишком и вхож ко многим сильным. Один Меншиков чего стоил. Не мог тягаться тиун со светлейшим князем.

Оставалось увещевать да пугать. Но чернокнижник только ввел Иоанна во грех гнева. А под конец сказал, что уже завтра отбывает в Москву, прежде заехав в Сестрорецк на ружейный завод к полковнику Матвею Вырубову, с чем и ушел.

Иоанн послал одного из дьяков разыскать чернеца там, где тот сказал.

Уже через час Иоаким сидел у тиуна и говорил:

– Ты видишь, он упорствует. Кабы то была просто ученая книга, то отчего бы ее не выдать? Ты бы сам увидел, что ученая, и оставил бы.

Тиун согласно качал головой.

– Знамо отдал бы, кабы ученая.

– А раз не выдал, так, стало быть, и колдовская. А от книги этой многие в ад сошли, и принесет она нашу погибель. Надо эту книгу у чернокнижника отнять. И подстеречь его, когда поедет он в Сестрорецк, на дороге. Есть у меня два верных человека, но мало этого.

Задумался Иоанн – придется брать на душу грех и отправить своих дьяков с чернецом на дорогу и отбить проклятую книгу. Он не был вором и искренне болел за веру православную и за мирян.

Брюс не мог так скоро отбыть в Москву – надо было дождаться грамоты от государыни об отставке. Теперь это было недолго, несколько дней, но в Москву он ехать не мог. Зато отъезд можно инсценировать – враг графа не знал истинных планов Брюса. Но Яков Вилимович не хотел беспокоить свою жену – Маргариту, а по-русски – Марфу Андреевну.

В столовой, за ужином, Брюс обратился к ней:

– Марго, есть нужда съездить мне в Сестрорецк. А уж потом поедем мы с тобой в Москву. Думаю я, что неплохо нам купить там усадебку. Не хочу боле жить в городской суете.

– А сундуки пошто велел на карету грузить? Да целое войско снаряжаешь? Биться с кем собрался, Якоб? – Маргарита с укором смотрела на мужа. Она прекрасно знала, что он что-то задумал. Недаром намедни к ним приезжал Меншиков, которого она не видела больше полугода, да и то при дворе императрицы, когда ее мужу вручили орден Святого Александра Невского, сам же он в дом графа раньше не приезжал никогда. А тут еще Якоб написал прошение об отставке и в тот же день отвез его императрице.

Брюс замялся – ему редко приходилось обманывать жену, и это плохо ему удавалось.

– Да какое там войско, Марго. Александр Данилович вот дал ребят, чтобы сопроводили нас в Москву, а я хочу взять половину из них в Сестрорецк – посмотреть, как они.

Жена, однако, продолжила допрос:

– Ладно, что так. А сундуки пустые зачем распорядился таскать завтра в карету?

Брюс смутился еще больше.

– Марго, я хочу проверить, как удобно будет ехать с ними в карете.

Маргарита махнула рукой и молча вышла из столовой. Она прекрасно понимала, что муж что-то темнит, но поделать ничего не могла.

На следующий день из дома графа с шумом вытаскивали сундуки и грузили в карету. По виду сразу можно было понять, что ее снаряжают в далекий путь.

Яков Вилимович вышел из дому, прижимая к груди короб, в котором была доставлена ему книга. Сам сел в карету, на козлы залез кучер, а на запятки заскочили два толстых лакея в ливреях.

Дорога из новой столицы в старую была довольно живою, и ожидать нападения близ Петербурга не приходилось, а уезжать от Санкт-Петербурга на несколько дней пути в планы Брюса никак не входило. Поэтому Брюс и изобразил поездку не сразу в Москву, а в Сестрорецк. Там находился лютеранский храм. Брюс не был лютеранином, но надеялся, что эта подробность ускользнет от неприятеля.