«Предположим, кто-то играет на повышение российских ценных бумаг, — поясняет Сэйвери. — Он каждый день получает прибыль, но потом однажды теряет в пять раз больше, чем заработал до этого. Тем не менее 364 дня в году ему везло. Гораздо труднее приходится тому, кто 364 дня в году оказывается в пролете, поскольку начинаешь сомневаться в себе. Смогу ли я все вернуть? Может, я что-то делаю не так? А что, если на это уйдет десять лет? Не сойду ли я к тому времени с ума?» Ежедневная прибыль дарит трейдеру, действующему традиционно, приятную иллюзию прогресса. Команда Empirica никакого прогресса не видит. «Это все равно что десять лет играть на пианино и не выучиться даже простейшим пьескам, — говорит Шпицнагель. — И не бросаешь только потому, что надеешься однажды проснуться и заиграть как Рахманинов». Легко ли сознавать, что Нидерхоффер — который руководствовался совершенно неправильными, по их представлениям, принципами — богател, в то время как они истекали кровью? Конечно, нелегко. Присмотревшись к Талебу повнимательнее, можно увидеть, какой отпечаток наложила на него череда неудач. Он то и дело просматривает финансовую информацию. Слишком часто проверяет размер убытков. Верит во всевозможные приметы. Например, если дела идут хорошо, каждый день паркуется в одном и том же месте. Перестал слушать Малера, потому что тот ассоциируется у него с прошлогодним длительным застоем.

«Нассим без конца твердит, что я нужен ему, — говорит Шпицнагель, — и я ему верю». Он напоминает Талебу о смысле ожидания, помогает ему бороться с естественным человеческим желанием бросить все и положить конец этим мучениям. «Марк — мой полицейский», — признается Талеб. Как и Пэллоп: тот напоминает Талебу об интеллектуальной направленности его компании.

«Секрет не в том, чтобы генерировать идеи, а в том, чтобы применять их, — поясняет Талеб. — Нам нужны не нравоучения, а набор приемов». Один из таких приемов — протокол, предусматривающий действия в любой ситуации. «Мы разработали этот протокол по одной простой причине: чтобы все руководствовались именно им. У меня есть право изменять его, но для изменения протокола тоже разработан специальный протокол. Мы не можем давать себе послабления. Потому что предубеждения, которые мы видим у Нидерхоффера, есть и в нас».

Во время обеда с квантами Талеб в один присест проглотил свою булочку. А когда официант принес еще одну, Талеб закричал: «Нет, нет!» — и прикрыл тарелку рукой. Это извечная борьба разума и сердца. Когда официант принес вино, он торопливо накрыл ладонью свой бокал. А делая заказ, попросил отбивную — «Без картофеля, пожалуйста!» — и тут же попытался переиграть принятое решение, выторговывая у соседа часть его порции картошки фри.

Психолог Уолтер Мишель провел ряд экспериментов: перед сидящим в комнате ребенком он клал два печенья — большое и маленькое. Если ребенок хотел взять маленькое, ему нужно было только позвонить в колокольчик. Придет экспериментатор и даст ему печенье. Если же малыш хотел угощение побольше, ему надо было сидеть и ждать экспериментатора, который мог прийти в любой момент в течение двадцати минут. На видеозаписи видно, как шестилетние малыши пытаются убедить себя подождать. Одна девочка начинает напевать. Она шепотом приказывает себя потерпеть, чтобы потом получить большое печенье, закрывает глаза, отворачивается от тарелки. Один мальчик исступленно раскачивает ногами, после чего хватает колокольчик и начинает изучать его, стараясь не думать о лакомстве, которое можно получить, стоит только позвонить. Эти видеозаписи запечатлели первые проявления самоконтроля и дисциплинированности — приемы, позволяющие нам держать в узде собственные порывы. Глядя на детей, отчаянно пытающихся отвлечь себя любыми способами, с удивлением отмечаешь: да это же Нассим Талеб!

Упорству Талеба есть и еще одно объяснение — дело не только в приметах или самоограничении. Это случилось за год до его визита к Нидерхофферу: у него сел голос. Он тогда работал трейдером на Чикагской товарной бирже и поначалу не обратил на это никакого внимания: для человека, работающего на бирже, проблемы с голосом — это нормально. Но вернувшись в Нью-Йорк, все-таки отправился к врачу. Сидя в его приемной, Талеб разглядывал вымощенный кирпичом внутренний двор, читал развешанные на стене дипломы и ждал заключения. Наконец врач вошел и сказал тихо и серьезно: «Я получил результаты анализов. Все не так плохо, как кажется». Но на самом деле все было плохо: у Нассима обнаружили рак горла. В полном смятении он вышел на улицу. Шел дождь. Нассим Талеб несколько часов бродил по городу, пока не оказался у медицинской библиотеки. Там он принялся лихорадочно листать справочную литературу. Он сидел за столом, а вода стекала с него, образуя у ног лужицу. Все написанное в книгах ничего не объясняло. Рак горла — болезнь курильщиков со стажем. Но Талеб был молод и не курил. Такой, как он, мог заболеть раком горла в одном случае из ста тысяч. Черный лебедь! Теперь рак побежден, но Талеб до сих пор хранит в секрете воспоминание о нем: тому, кто хотя бы раз побывал черным лебедем, — не просто видел его, но смотрел в лицо смерти как черный лебедь, — легче распознать приближение другого черного лебедя.

Под конец дня Талеб и его команда снова обратились к проблеме квадратного корня из п. Талеб опять стоял у доски. Шпиц-нагель наблюдал за его расчетами. Пэллоп неспешно чистил банан. За окном солнце медленно опускалось за деревья. «Переводим в pi и р2, — говорил Талеб, скрипя по доске маркером. — Мы имеем Гауссово распределение, рынок от низких объемов переходит к высоким объемам. Р21. Р22. Получаем вот что». Нахмурившись, он посмотрел на свое решение. Рынки уже закрылись. Empirica потеряла деньги. А значит, обитающий где-то в далеких лесах Коннектикута Нидерхоффер сегодня заработал. Это неприятно, но, если ты не позволяешь себе раскисать, работаешь над проблемой и помнишь о том, что когда-нибудь рынок обязательно выкинет что-нибудь неожиданное, чувство горечи немного притупляется. Талеб еще раз посмотрел на выведенные на доске формулы и поднял брови. Эта проблема — крепкий орешек. «Где доктор By? Может, позовем доктора By?»

4

Спустя год после встречи с Талебом Виктор Нидерхоффер все продул. Он продал огромное количество опционов на индекс S&P, получив от других трейдеров миллионы долларов в обмен на обещание выкупить акции по текущим ценам в случае обвала рынка. Это была незастрахованная ставка, или, как говорят на Уолл-стрит, «голый опцион». Иными словами, Нидерхоффер делал ставку на один исход: в пользу высокой вероятности небольшой прибыли и против небольшой вероятности огромных убытков. И проиграл. Потому что 27 октября 1997 года котировки упали на 8 %, и все те, кто купил опционы у Нидерхоффера, разом потребовали у него выкупить акции по первоначальной цене. В ход пошел резервный фонд, сбережения, прочие акции — всего 130000 000 долларов. Когда брокер обратился к нему с требованием дальнейших выплат, Нидерхоф-феру просто нечем было платить. Всего за день одному из самых успешных хеджевых фондов Америки пришел конец. Виктору Нидерхофферу пришлось закрыть фирму, заложить дом и взять деньги в долг у своих детей. Он был вынужден продать на аукционе Sotheby's свою великолепную коллекцию серебра — бразильскую скульптуру XIX века, кубок, изготовленный в 1887 году Tiffany & Со для гонок Гордона Беннета, и много чего другого. Он не пришел на аукцион. Не смог бы этого вынести.