— Когда я буду умирать… — заговаривал он.

— Нет, сир! — восклицал двор, отрицая даже эту неизбежность.

— Я знаю, что с этим делать, — сказал как-то граф Сен-Жермен.

— Нет, вы не будете ставить опыты над королем, — отвечала мадам де Помпадур. — Я запрещаю.

Ей делали прическу; помада из яблок и козьего жира уже была нанесена, настала очередь ароматизированной пудры из крахмала. Она держала пуховку перед лицом и сидела за столом, задрапированным кружевом, перед гобеленом Бове, изображающим короля на очередной охоте.

Граф Сен-Жермен, один из приблудных придворных. Маршал Бель-Иль представил его ко двору. На самом же деле он объявился сам собой в 1748 году. Его лошади все были серы, носил он только черное и белое. Кожа у него была, как белая лайковая перчатка, натянутая на болванку для перчаток. Он был усыпан лучшими бриллиантами, и его духи неизменно имели мускусный аромат тайны. Он притягивал короля, который так часто бывал угрюм и подавлен.

— Кто он? — спросил король, и при дворе, где все имели родословную, никто не мог ответить на этот вопрос, но судя по драгоценностям, Сен-Жермен был страшно богат. Иные поговаривали, будто он еврей или побочный ребенок короля Португалии. Или что он был женат на мексиканке и сбежал с нею в Константинополь. Или что он поляк или итальянец.

— Не могу сказать, сир, но я верю, что он бессмертен, — отвечал маршал Бель-Иль. — Он дал мне эликсир, который заставляет меня чувствовать себя так, словно мне двадцать четыре года… Я верю, что он бросил вызов самой смерти.

— Ха! — сказал король.

Хотя король знал физику и химию, ботанику и астрономию и сам был специалистом в медицине, граф де Сен-Жермен очаровал его — этот человек, который вызывал тени и фантомы, который говорил на двенадцати языках, играл на всех инструментах, мастерски писал красками и знал химию, оптику и медицину.

На вид ему было около пятидесяти, но он утверждал, что ему две тысячи лет.

— Был ли двор Франциска Первого так блестящ, как о том говорят? — спрашивала маркиза у графа, разумея 1515 год.

— Конечно, там был да Винчи, всегда занятый рисованием и рассуждающий о луне и воде, — сказал Сен-Жермен, — но во времена Марии Стюарт и Маргариты Валуа двор был местом очарования — храмом, посвященным удовольствиям всякого рода.

— Люди правы, говоря, что лжец должен обладать очень хорошей памятью, — заметил Людовик Пятнадцатый.

Говорили, будто Сен-Жермен может преобразовывать металлы, что у него есть эликсир жизни, что он может заставить расти жемчужины и удалять изъяны в бриллиантах. Взгляд его околдовывал человека. У него имелись притирания, которые сохраняли и восстанавливали молодость. Он не ел и не пил на людях.

— Съешьте яйцо, выпейте вина. Я вам приказываю, — говорил король.

Тогда Сен-Жермен бывал вынужден омочить губы, устремив при этом на короля свои ужасные глаза.

Сен-Жермена принимали при дворе, ибо ни один двор не был в одно и то же время столь восприимчивым и столь снобистским, как наш. Потом в один прекрасный день он вынужден был уехать, и его видели в Англии с Горацио Уолполом и принцем Уэльским, а потом с Клайвом в Индии. Где бы граф ни останавливался, он всегда приготовлял снадобья и лекарства, находил новые оттенки и цвета и дразнил перспективой вечной жизни.

— Он вернулся, — сказала Помпадур в 1757 году, — и выглядит даже моложе! Вы заметили рубиновые пуговицы у него на рукавах?

Ему предоставили апартаменты в огромном замке де Шамбор.

Казалось, что и король, и мадам де Помпадур, люди весьма осмотрительные, были загипнотизированы. То был год, когда Дамьен, слуга, исполненный республиканских мыслей и безумия, нанес королю удар кинжалом. Рана оказалась легкой, но Помпадур была на некоторое время отослана, чтобы король мог покаяться, однако на сей раз он позволил ей вернуться. Дамьена рвали раскаленными докрасна щипцами и лили в раны расплавленный свинец. Его привязали к шести лошадям, чтобы те разорвали его на части, а когда не получилось, разрубили топором, после чего сожгли.

В такой атмосфере болезненному королю требовался Сен-Жермен, ибо тот был забавен и великолепен, а это два самых важных качества, почитавшихся при дворе. Они жили во времена, когда иррациональное не казалось столь отдаленным. Духов вызывали из их сфер. Говорили, что иллюминатов, розенкрейцеров, тамплиеров и франкмасонов можно найти повсюду. Сен-Жермен, странствовавший от одного европейского двора к другому, был прирожденны шпионом. Позже он стал одним из королевских «секретов» — так называли в те дни королевских шпионов. (У короля был и свой Cabinet Noir, или Черный кабинет, в котором вскрывали письма, и король ежедневно получал копии всей придворной переписки).

Однажды король, несколько аристократов и Помпадур беседовали с Сен-Жерменом о его секретах, пользуясь которыми он исцеляет бриллианты от изъянов. В комнате находилась еще одна придворная тайна, шевалье д’Эон, одетый, как всегда, в женское платье. Никто не знал, женщина он или мужчина, но все знали, что этот шевалье тоже королевский шпион.

— Мне бы хотелось попытать счастья с этим очень крупным бриллиантом, который вы иногда носите на шляпе, сир, — сказал Сен-Жермен, имея в виду «Регент».

— Я не могу позволить вам играть с ним, — сказал король. — Это королевский камень, и я единственный распоряжаюсь им. Кроме того, в нем нет изъянов, во всяком случае так утверждает Ронде.

— Мне бы хотелось рассмотреть его поближе.

— Non, — сказал король. — Но я позволил бы вам испытать свое искусство на другом камне. — И он подошел к своему уставленному севрскими и веджвудовскими тарелками столику-маркетри, сплошь инкрустированному позолоченной бронзой.

Он повернул ключ, и все ящики стола сразу же выдвинулись. Из одного король вынул средней величины бриллиант с изъянами, стоимостью в шесть тысяч франков, и взвесил его на ладони.

— Не изволите ли добавить в мой карман немного денег?

— Это можно сделать; я верну его вам через месяц.

Три недели спустя Сен-Жермен прибыл с камнем, завернутым в ткань из горного льна. Бриллиант уменьшился совсем немного, но избавился от изъянов и вырос в цене, как выяснилось после того, как король отправил его к ювелиру. Король оставил камень себе, сохранив как диковинку.

Все это рассказано мадам дю Оссе, придворной дамой Помпадур.

Казанова видел графа Сен-Жермена в Турине, окруженного ретортами с кипящими жидкостями. Сен-Жермен предложил великому любовнику некую белую жидкость, которая, по его заявлению, была универсальной эссенцией природы. Она исчезла в тот же момент, как открыли пробку, так что какая от нее польза? Затем Сен-Жермен жег серебряную монету Казановы в огне, и она превратилась в золотую — это куда полезнее.

* * *

Сердце маркизы де Помпадур стучало все слабее, хотя слава о ней становилась все громче, а ее вкус распространился по всей Европе. В других странах маленькие госпожи Помпадур в robe á la française[64] позировали среди причудливой пузатой мебели с изогнутыми ножками, заполненной фарфоровыми тарелками, сидя под более незатейливыми вариантами путти и вакханок в стиле Буше.