Над притихшими развалинами кружили стаи птиц. Солнце играло на ярко окрашенных стенах, словно земля напоследок позволяла ему порадоваться этим живым цветам, оставшимся нетронутыми, пока змея окончательно не заглотит добычу.

Ак-Гноссос был велик и обширен, но пасть острова могла вместить и больше. Едва Арго причалил и аргонавты спрыгнули на берег, чтобы осмотреть переходы и залы тонущего дворца, как земля дрогнула под ногами и сверху покатились камни. То был новый глоток: жертву втянули еще глубже между двумя затишьями для вздоха.

По крутой лестнице я спустился в полумрак зала, и раньше-то лежавшего под землей, а теперь ушедшего еще глубже. Искусные строители впустили в здание свет сквозь отверстия в потолке, и лучи выхватывали из мрака детали настенных украшений — лужицы света в полной темноте. Повсюду виднелся лабрис — двойной топор, — то высеченный в стене, то отлитый из разъеденной временем бронзы. Стены были покрыты изображениями всевозможных морских обитателей и лиц юношей и девушек под устремленным на них взглядом некоего создания земли, черты которого были смазаны.

Время от времени я слышал перекличку и изумленные возгласы других аргонавтов, возвещающих о своих находках. Их голоса разносились по сумрачным переходам и эхом звенели в колодцах света.

Запах пыльного камня вдруг сменился резким запахом океана. Мы были далеко от берега, но воздух был насыщен солью и слышались звуки прибоя. Этот звук взволновал меня. Я начинал постигать природу Ак-Гноссоса и поспешил навстречу невидимому морю.

И сразу понял, что кто-то бежит впереди меня.

Выход к берегу был перегорожен тяжелыми воротами с опорой в центре в виде исполинского двойного топора, с лезвиями, загнутыми книзу, так что между заточенными краями открывался двойной выход. Рукоятью был ствол дерева, многократно перевитый вокруг сердцевины. На потускневшей бронзе лезвий я различил узор ночного неба, звезд и созвездий, очень точно переданных, но теперь почти скрытых зеленью.

Я прошел сквозь ворота. Океан валами накатывал на безрадостный каменистый берег, на покосившиеся или уже упавшие мраморные статуи. Луна в небе ярко светила на три четверти, отбрасывая лунные тени.

— Где ты? — крикнул я.

— Я здесь, — отозвалась Ниив.

Она выскользнула из-за статуи, почти растворяясь в темноте. Белело только лицо. Она опасливо приблизилась ко мне, прижалась, обняла.

Она задыхалась от возбуждения.

— Этого места не существует, — проговорила она голосом, в котором звенело понимание. — Это видение.

— В каком-то смысле. Но откуда ты знаешь? Что ты наделала?

Я чувствовал, как все сильнее бьется мое сердце.

— Я взглянула. Что тут плохого? Не на тебя же смотрела!

— Маленькая дуреха! — Я схватил ее, повернул лицом к лунному свету.

Серебристое сияние смягчало черты, но волосы блеснули сединой. Она постарела. Растратила драгоценную свою жизнь, чтобы удостовериться в том, что я и без того знал.

— Не разбрасывайся тем, что имеешь, — в сотый раз повторил я ей. Сколько сил отнимала любовь к ней!

Она с негодованием вырвалась.

— Мой отец, умирая на севере, среди снегов, в холоде в одиночестве, покинутый своим духом, завещал свои чары мне. Чтобы я ими пользовалась, Мерлин! Иначе зачем было мне их оставлять?

Она проделывала это слишком часто. Я готов был орать на нее. Совсем необязательно растрачивать свою жизнь только потому, что у тебя есть дар к провидению и проникновению в Иной Мир.

— Ты состарилась на полгода, Ниив. Из-за того что посмотрела!

— Я ничего не чувствую, — возразила она.

— На полгода меньше ты будешь со мной, — «Ко всем прочим потерянным дням и месяцам».

— Чепуха. Я буду с тобой до конца.

— Почему ты такая упрямая?

— Почему ты такой неблагодарный?

Я прижал ее к себе. Она все еще пылала радостью проникновения за стену действительности.

— Что, по-твоему, здесь происходит? — спросила она.

Я потратил немного собственных сил, чтобы уточнить подробности, а много и не надо было. Да, гребли мы, но путь выбирал Арго. Он нарочно занес нас сюда. Без сомнения, он дожидался, пока всплывут на поверхность подземные сны океана. Я уже не сомневался, что Арго доставил нас к началу трагедии. Он отправил нас в путешествие по своему прошлому, и Время, пока мы в объятиях этого острова, станет течь по-другому.

Но Ниив я сказал вот что:

— Ты обещаешь мне не смотреть, пока я тебя не попрошу? Это не нужно. Если мне понадобится твоя помощь, я обязательно скажу.

— Ты так говоришь, — выпалила она, заново затевая спор, — но никогда так не делаешь.

— Неправда. Я много раз просил тебя помочь.

— Только о каких-нибудь пустяках. Ты меня не используешь, ты меня не учишь. — Каждый раз все возвращалось к тому же: учи меня, дай мне коснуться «чар», вырезанных на твоих костях. — Мой отец, умирая, не для того оставил мне свой дух, чтобы я с ним просто жила, а потом умерла. Он ждал, что я стану его применять.

— Но у тебя не хватает сил, Ниив. Слишком много сил это отнимает, особенно если ты даром тратишь свое искусство. Помнишь, ты когда-то заглянула в мое будущее? Я вижу морщинки у твоих глаз, могу ущипнуть дряблую кожу на твоих руках — расплату за ту глупость. Я никогда не думал, что так полюблю тебя…

— Полюбишь? Ха! Ты только и делаешь, что со мной ссоришься.

Это было неправдой. Она сердцем это чувствовала, и я не стал спорить. Зато я задумался, насколько она ощущает грызущую меня боль — боль, становившуюся все сильнее. В лунном свете она была свежа и соблазнительна, мне хотелось любить ее тут же, не откладывая. Вот что всегда влекло меня к этой женщине: эти минуты злости и минуты радости вслед за злостью, не нарушаемые миром вокруг нас. Конечно, если Урта не вламывался незваным в нашу хижину, чтобы весело извиниться и попятиться, а потом ждать, перешучиваясь со своими утэнами, пока я выскочу наружу и выскажу ему все, что думаю.

О да, Ниив была в моем сердце. Не первой — первой была Медея, хотя то воспоминание и скрывалось в дымке, — но и не последней. И все же она была единственной женщиной, которую я не желал подпускать к себе из страха ее потерять.

Она тронула пальцем мои веки и с удивлением взглянула на блестящую влагу.

— Ну-ну. Мужчина источает соленую любовь. — Она быстро лизнула палец. — Магия, — поддразнила она. — У тебя даже слезы, должно быть, волшебные, так что благодарю тебя за угощение. А вот и мой ответный подарок.

Она привстала на цыпочки и поцеловала меня. Потом с удивительной силой увлекла меня на холодный песок у темного края прибоя. Руки ее были бесенятами, ногти — острыми шипами, их оружием. Я обливался кровью от ее любовной ласки. Она умудрилась прильнуть ко мне под палаткой из скинутой нами одежды.