— Минуточку, пожалуйста. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но миссис Уинрой как раз и должна была держать Джейка в пределах досягаемости — или нет? Вы были совершенно уверены, что сможете это обеспечить, не так ли? А теперь происходит обратное.

— Да, сэр, — сказал я.

— Почему, Чарли?

— Я не знаю, — сказал я. — И я не знаю, в самом ли деле он собирается сесть.

На этот раз он молчал долго. Я почти решил уже, что он повесил трубку. Но тут он тихо усмехнулся и говорит:

— Что ж, делайте, что находите необходимым, Чарли. Если считаете, что иначе нельзя.

— Я понимаю, что вы по этому поводу думаете, — сказал я. — Я прожил тут недостаточно долго и… Понятно, выглядело бы куда лучше, если бы я подождал.

— Несомненно. Да тут еще и пресса, это дело будут мусолить неделями. Или, может быть, вы об этом запамятовали, занятые налаживанием личной жизни?

— Послушайте, — сказал я. — Так все-таки можно или нет? Я хочу знать.

Он не ответил.

На сей раз он и впрямь повесил трубку.

Я взял со стойки бара свои книжки и пошел в школу. Ругая про себя Фэй, но вполсилы. Сам виноват, зачем было ее впутывать!

Насчет нее Босс с самого начала был против. Если бы она была не в курсе и Джейк сам бы надумал спрятаться в тюрьму, я был бы не виноват. А так…

Что ж, многое теперь зависит от дальнейшего развития событий. Если все сойдет нормально, меня не тронут. Нет, денег, понятное дело, мне не видать. А если у меня хватит наглости и дури про них заикнуться, дадут какие-нибудь крохи и отбуцкают. А так, скорее всего, просто оставят здесь — это и будет мне плата. Оставят здесь гнить без денег, помимо той малости, что у меня была, и без возможности заработать. Чтоб я тут кое-как перебивался какой-нибудь нищенской работенкой, покуда могу с ней справляться, а потом…

Босс всем этим от души позабавится. А насчет ада — того, о котором я тут уже говорил, — он тоже знает, что глубоко рыть до него не надо.

Но если дело гладко не пройдет…

Да какая разница. Победить мне все равно не светит.

Когда Фэй меня всем этим огорошила, было воскресенье.

И мы решили разобраться с Джейком вечером в четверг.

Так что оставалось еще четыре дня — четыре дня от решения до дела. Целых четыре дня. Но пролетели они как-то уж очень быстро. Казалось, едва я вышел из бара после разговора с Боссом, как прямо сразу начался вечер четверга.

Я уже был никакой, тень ходячая. Не жил, а совершал телодвижения.

Жить — значит помнить, по-моему. Если теряешь интерес, если все становится монотонного серого цвета вроде такого, какой видишь, когда смотришь на свет с закрытыми глазами, если ничто — ни плохое, ни хорошее, ни успех, ни провал — не кажется стоящим того, чтобы отложиться в памяти, какое-то время ты еще дергаешься. Но не живешь при этом. И не запоминаешь.

Я ходил в школу. Работал. Ел, спал. И пил. И… Да, еще была Руфь. Несколько раз я разговаривал с нею по дороге в школу и из школы. Вот, запомнил. Насчет нее — да, это я запоминал. Помню, задумался, что с нею будет. Вот бы как-нибудь ей помочь!

Однако помимо Руфи ничего, дупель-пусто.

Кроме тех нескольких минут, что я был с нею, переход из понедельника в четверг жахнул мгновенно. Трах-бах, четверг, восемь вечера.

Тут я вдруг выскочил из небытия, вернулся к жизни. В такие моменты оно просто приходится, хочешь ты этого или нет.

На работе вечер выдался тягучим, чуть ли не самым долгим за неделю. Работой меня обеспечили, и больше никому являться в кладовую повода не было.

Выключив свет, я постоял в прихожей, наблюдая за той стороной улицы.

Вот мимо процокала каблучками Фэй, время восемь.

Сверившись с часами, стал ждать. В восемь пятнадцать мимо прошел Джейк.

Я отпер дверь, ступил наружу.

Вечер хороший, темный. Джейк шагал прямиком к дому, головой по сторонам не вертел.

Без лишней спешки я шел по той стороне улицы, где была пекарня, пока он не миновал перекресток. Тут я перешел на другую сторону и пошел вслед за ним, ускорив шаг, потому что он был довольно далеко впереди.

Когда он двинулся, срезая угол, через параллельную улицу к дому, я отставал от него футов на пятьдесят. Дистанция примерно та, что нужно, с учетом времени, которое ему понадобится, чтобы отпереть калитку. Он с нею завозился, не мог с ходу нащупать щеколду, и я замедлил шаг до того, что еле двигался. Вот открывает, и я…

Застыл на месте.

Он, то есть не он, не Джейк, а какой-то случайный, неведомый мужик, как позже я узнал, вышел перед тем в хламину пьяный из бара, который от дома по диагонали, и, перейдя через дорогу, свалился, непонятным образом оказавшись внутри заборчика. Там он, когда подоспел Джейк, и полеживал — внутри, у самой изгороди. Едва Джейк отпер калитку, мужик встал и на полусогнутых попер на него. Джейк дико вскрикнул.

И на всем пространстве перед домом внезапно стало светло как днем.

С пустырей, что по обеим сторонам, шарахнули лучами два мощных прожектора. И сразу же откуда ни возьмись чуть не с барабанами набежала буцкоманда полицейских (точнее, помощников шерифа).

Оцепенев, еще секунду я постоял, не в силах двинуться. Потом развернулся и пошел обратно в пекарню.

Дошел почти до угла, когда услышал окрик шерифа, перекрывший весь прочий галдеж:

— Постойте, погодите! Это же не тот…

Я продолжал идти и уже свернул через улицу к пекарне, как слышу опять:

— Эй ты, стой, тебе говорят!

Я не остановился. Еще чего! Орет откуда-то с расстояния чуть ли не двух кварталов. Почем я знаю, что это мне?

Я вошел в пекарню, запер дверь. Сразу проследовал в главную кладовую, закрыл за собой дверь в переднюю и сел за рабочий стол.

Взял карты замесов, выданные мне в тот вечер, и принялся подбирать под них вечное и нескончаемое вещественное наполнение.

А кто-то уже молотит в наружную дверь. Сижу как сидел. Какого, опять-таки, хрена! Не могу я никого впустить через эту дверь в столь поздний час. Вдруг это грабитель, вдруг он прихрял, чтобы стянуть мешок муки?

Стук в дверь прекратился. Ухмыльнувшись себе под нос, сижу тасую свои карты. Опять стал живой. И рад бы ради них коньки откинуть, да не могу, так что пускай уж сами с меня их как-нибудь свинчивают.

Тут дверь из пекарского цеха — бабах об стенку! Входят Кендал и шериф с помощником; шериф, ясен пень, впереди.

Встаю. Иду к ним, протягиваю руку.

— О-о! — говорю, — шериф, как дела? Как миссис Самм…

Двинув кулаком, он так отбил мою руку, что я едва вокруг своей оси не провернулся. Пальцами сгреб меня за рубаху, поднял в воздух и давай трясти, как пес крысу. При этом харя — страх: ну, прямо смерть пришла!