нормальной карьеры, не занял руководящего поста, хотя в студенчестве был выдающимся программистом. Сейчас, когда она в сердцах разговаривала с его спиной, ей пришло в голову, что за всю свою жизнь он лишь однажды проснулся пораньше – когда неумышленно подставил ее под террористическую атаку.

Как он умудрился тогда, едва проснувшись, уже оказаться одетым, словно и не раздевался, словно той ночью он не спал дома, и появился перед ней в жакете горчичного цвета. Почему он надел жакет с утра? Тут ведь не Европа, где летом может вдруг пойти дождь, это страна сухого зноя, которому конца не видно. Жакет в их городе может понадобиться только ночью в горах, да и то лишь иногда. Может, он в тот день вообще вернулся домой только под утро и не успел раздеться?

– Где тот жакет? – вдруг спросила она. – Я его не видела несколько лет.

К ее изумлению, он сразу же понял, о каком жакете речь, и немедленно ответил:

– Он мне давно стал мал, я отдал его Шуле для ее мужа.

Она отвернулась и ушла на кухню сварить еще кофе. Как трудно выделить миг из жизни, такой, чтобы он не цеплялся за другие! Злость цепляется за злость, тревога за тревогу, в прозрачном утреннем свете события соединяются в единую жестокую, беспощадную цепочку. Микки был в жакете горчичного цвета, он спешил на работу из-за сбоя в системе, Омер еще не был готов к выходу и скакал в своей пижаме по двуспальной кровати, она предложила отвезти детей сама, чтобы Микки не задерживаться, Омер спрятался в туалете, а Альма хотела мальвинку, поэтому они вышли из дома с небольшим опозданием, она оказалась в неподходящем месте в неподходящее время, получила травму, от которой сама оправилась, а Альма нет и, в свою очередь, оказалась в неподходящем месте. Но ведь те же мгновения можно связать в другую цепочку, которая представит их совсем в другом свете, придаст им совсем другой смысл.

Она вышла замуж за этого полноватого настойчивого парня из благодарности и из-за сходства их судеб. Слишком оскорбленная, чтобы влюбиться, она и ему не дала такого шанса, и хуже того, даже не собиралась его давать. Неудивительно, что он попытался найти любовь где-то в другом месте, в другое время, – к несчастью, именно в то, когда люди, превратившие себя в ходячие бомбы, вышли на улицы их города, чтобы прихватить с собой в царство смерти как можно больше народу. Альме, которая всего-то хотела мальвинку, пришлось расплачиваться не за жестокий вековой конфликт, а за жестокий поступок Эйтана Розенфельда. Потому что ее мать хотела родить дочь от Эйтана Розенфельда, следовательно, и Альма, как и ее отец, не получила шанса на любовь Ирис, поэтому отдалилась от нее и в результате не смогла уберечься. Но можно выстроить и еще одну цепочку, начиная от гибели ее отца, и даже раньше, с соития родителей, приведшего к незапланированной беременности и к незапланированной смерти, после которой Ирис росла рядом с очерствевшей матерью, глухой к ее душевным потребностям, в результате сама не сумела стать хорошей матерью, что и толкнуло ее дочь к этому человеку, как там сказала Шира – «типа такого гуру».

С улицы ударил порыв пыльного ветра – как пощечину влепил. Ирис поспешно закрыла окно. Сейчас время действовать, а не рефлексировать. Позади послышались шаги Микки, он налил себе кофе и уселся напротив в своих клетчатых боксерах. Широкая дряблая грудь, отвислый смуглый живот. Он действительно растолстел в последнее время – или она уже привыкла к худощавому телу Эйтана? Во всяком случае, телеса Микки вызывали неприятное удивление и отталкивали.

– Мы поедем к ней после работы, – повторила Ирис. – Мы должны участвовать в ее жизни гораздо больше.

– Участвовать в этом сериале я не буду, – отрезал он, проведя рукой по своей бритой голове, наклоненной над столом. – Шира – истеричка, она любит преувеличивать, и ты это знаешь, я не сорвусь с места и не поеду с бухты-барахты в Тель-Авив из-за необоснованного слуха. Что с тобой происходит? Это просто не похоже на тебя, такая реакция. С чего это вдруг секта? Откуда вдруг гуру? Я разговариваю с Альмой каждый день, и голос у нее совершенно нормальный!

– Что за проблема съездить в Тель-Авив? – От ярости ее голос звучал пронзительно. – Всего-то час езды! Некоторые люди мотаются туда каждый день!

Оба знали, что этот упрек подразумевает другой. Несколько лет назад Микки предложили работу с гораздо более высокой зарплатой, но он отказался только потому, что надо было ездить в Тель-Авив, а следовательно, рано вставать. Так что он сразу же перешел в оборону:

– Никакой проблемы съездить в Тель-Авив нет. Тут дело принципа! Я Альме доверяю, а ты нет, я ей верю, а ты нет!

– Хватит уже этого идиотского соперничества! – задохнулась она. – Имей в виду, я тебе вообще не верю! Просто тебе удобнее все отрицать, чтобы ничего не делать! Ты предпочитаешь играть в шахматы с людьми, с которыми никогда в жизни не встретишься, вместо того чтобы решить проблемы собственной дочери. Когда ты заявляешь, что доверяешь ей, ты, в сущности, говоришь, что тебе и дела до нее нет, что ты хочешь, чтобы тебя просто оставили в покое. Возможно, на это у тебя есть право – но не на то, чтобы смотреть на меня сверху вниз!

– Как ты смеешь со мной так разговаривать! – взвился он. – Мне дела нет? Кто из нас решил посвятить свою жизнь не своим детям, а чужим, ты или я? У тебя хватает терпения на любого ребенка в школе, но не на собственных детей!

– И ты смеешь меня обвинять в том, что я добросовестно отношусь к своей работе?! – Ирис трясло от ярости. – Жирный сексист! С мужчиной ты бы никогда не стал так разговаривать! Завидуешь, что я в своей работе добилась большего, чем ты?

– Очень нужно, – прошипел Микки. – Просто я не такой карьерист! Я вполне состоялся, и мне для счастья не обязательно быть лучше всех. Я не оглядываюсь то и дело проверить, вдруг кто меня вот-вот обойдет.

Ирис отпила кофе, ощущая его горечь – такую же, как в этих его словах. Так вот как он ее, оказывается, воспринимает! Сколько же грязи накапливается в совместной жизни! Только тоненькая перегородка отделяет привычную повседневную жизнь от кучи мусора, думала она. Может быть, стоит именно об этом написать в следующем обращении директора? Мы считаем, что дома у нас чисто, потому что мы каждый день выносим мусор,