— Возможно, но когда он говорит, все его слушают.

— И ты тоже?

— Да нет.

— Он только дуракам нравится.

— Твоя сестра дура?

— Да.

— Значит, ты один умный?

— Я, ты и Розарио. Он хочет тебя увидеть.

Я недолго подумала и сказала:

— У меня много уроков.

— Он рассердится, он же сын адвоката Сардженте.

— Важной шишки?

— Ага. С ним опасно ссориться.

— Корра, у меня нет времени, вы в лицей не ходите, а я да.

— Так тебе интересно только с теми, кто учится?

— Нет, но есть огромная разница между тобой и, скажем, Роберто. У него нет лишнего времени, он все время корпит над книгами.

— Опять этот Роберто! Ты что, влюбилась?

— Еще чего!

— Если Розарио решит, что ты влюбилась в Роберто, то он или сам его убьет, или подошлет кого-нибудь.

Коррадо сказал, что я не могу не повидаться с Розарио. О Роберто мы больше не упоминали.

10

Прошло немного времени, и у лицея появился Розарио. Я сразу его заметила: он стоял, прислонившись, к машине с открытым верхом, высокий, худой, неизменно улыбающийся, одетый намеренно дорого, что среди моих одноклассников считалось дурным тоном. Он не махал руками и не шевелился, он был словно уверен, что если не его самого, то уж его желтую машину нельзя не заметить. И он был прав, все глядели на нее с восхищением. И, разумеется, глядели на меня, когда я неохотно, словно подчиняясь отданной издалека команде, подошла к нему. Розарио с нарочито равнодушным видом уселся за руль, я со столь же равнодушным видом села рядом.

— Отвези меня сразу домой, — сказала я.

— Ты госпожа, а я твой раб, — ответил он.

Он завел мотор и нервно рванул с места, давя на клаксон, чтобы ребята расступились.

— Ты помнишь, где я живу? — встревоженно спросила я, потому что он поехал вверх по улице, которая вела к Сан-Мартино.

— На вершине Сан-Джакомо-деи-Капри.

— Но мы не едем на Сан-Джакомо-деи-Капри.

— Потом поедем.

Он остановился на улочке у Сант-Эльмо[10], повернулся и взглянул на меня со своим неизменно веселым выражением.

— Джанни, — объявил он торжественно, — ты мне понравилась, как только я тебя увидел. И мне захотелось сказать тебе об этом, когда мы останемся наедине, в спокойном месте.

— Я некрасивая, поищи себе красивую девушку.

— Неправда, просто у тебя особый тип внешности.

– “Особый тип” означает, что я некрасивая.

— Да ладно, такой груди, как у тебя, не бывает даже у статуй.

Он потянулся, чтобы поцеловать меня в губы; я дернулась назад и отвернулась.

— Мы не можем целоваться, — сказала я, — у тебя слишком выступают зубы, а губы слишком тонкие.

— А как же другие меня целуют?

— Значит, они беззубые, вот и целуйся с ними.

— Не надо так шутить, Джанни, я обижусь.

— Это ты шутишь, а не я. Ты все время смеешься, вот мне и хочется шутить.

— Ты же знаешь, что у меня такой рот. На самом деле я очень серьезный.

— Я тоже. Ты мне сказал, что я некрасивая, а я сказала, что у тебя выпирают зубы. Теперь мы квиты, вези меня домой, а то мама волнуется.

Но он не отодвинулся, а остался всего в нескольких сантиметрах от меня. Он повторил, что у меня особый тип внешности, что ему нравятся такие, как я, и стал вполголоса жаловаться на то, что я не осознаю всю серьезность его намерений. Потом, внезапно повысив голос, он произнес с тревогой:

— Коррадо же трепло, да? А то он говорит, что ты с ним кое-чем занималась… Я ему не верю.

Попытавшись открыть дверцу машины, я сказала рассерженно:

— Мне пора.

— Погоди! Если ты занималась с ним этим, так почему не хочешь со мной?

Мое терпение лопнуло:

— Розарио, ты мне надоел. Я ничем таким ни с кем не занимаюсь.

— Ты влюблена в другого.

— Ни в кого я не влюблена.

— Коррадо сказал, что с тех пор, как ты увидела Роберто Матезе, ты больше ничего не соображаешь.

— Я даже не знаю, кто такой Роберто Матезе.

— Я тебе объясню: это один выскочка.

— Выходит, это не тот Роберто, которого знаю я.

— Да нет, точно он. А если не веришь, я приведу его сюда — и мы посмотрим.

— Ты мне его приведешь? Ты?!

— Да мне стоит только пальцем шевельнуть.

— И он придет?

— Ну, не по своей воле. Его заставят.

— Ты смешон. Роберто, с которым знакома я, никто силой не заставит что-либо сделать.

— Зависит от силы. Если применить нужную, всякий сделает, что надо.

Я обеспокоенно посмотрела на него. Он смеялся, но глаза у него были серьезные.

— Мне нет дела ни до какого-то там Роберто, ни до Коррадо, ни до тебя, — ответила я.

Он пристально поглядел мне на грудь, словно в лифчике было что-то спрятано, а потом сказал:

— Поцелуй меня, и я отвезу тебя домой.

В этот миг я не сомневалась, что он способен меня покалечить, но еще почему-то подумала, что, несмотря на уродство, он нравится мне больше, чем Коррадо. Он показался мне огненным демоном, который сейчас схватит меня обеими лапами за голову, насильно поцелует, а потом будет бить о дверцу, пока я не умру.

— Не поцелую, — заявила я. — Или вези, или я ухожу.

Он долго смотрел мне в глаза; потом завел мотор.

— Госпожа здесь ты.

11

Я обнаружила, что мальчики из моего класса тоже с интересом обсуждали мою большую грудь. Мне рассказала об этом соседка по парте, Мирелла, а потом прибавила, что один ее приятель из второго класса лицея — помню, его звали Сильвестро, он еще приезжал в лицей на крутом мопеде, — громко объявил во дворе: задница у нее тоже вполне ничего, если закрыть ей лицо подушкой, можно классно потрахаться.

Я не спала всю ночь, плача от унижения и от злости. Мне захотелось обо всем рассказать отцу, эта глупая мысль осталась у меня с детства: когда-то я думала, что папа поможет справиться со всеми трудностями, что он обязательно что-то придумает. Но я сразу же вспомнила о маме, у которой грудь была совсем маленькая, о круглой и полной груди Костанцы и решила, что отцу женская грудь нравится еще больше, чем Сильвестро, Коррадо и Розарио. Отец такой же, как остальные мужчины, и конечно, не будь я его дочерью, он говорил бы в моем присутствии о Виттории с тем же презрением, с каким Сильвестро говорил обо мне: он бы сказал, что Виттория некрасивая, но у нее огромная грудь и крепкая попка и что Энцо наверняка закрывал ей лицо подушкой. Бедная Виттория, надо же иметь такого брата, как мой отец! Да мужчины — просто животные! Ну почему все, что они говорят о любви, звучит настолько грубо?! Им нравится нас унижать, подталкивать нас заниматься всякими гадостями. Я была подавлена; вдруг, словно вспышка молнии — до сих пор, когда мне очень плохо, мне кажется, что у меня в голове разыгрывается буря, — пронеслась мысль: а что если и Роберто такой, что если и он говорит на таком языке? Это показалось мне невозможным, более того, само подозрение меня сильно рассердило. Я подумала, что с Джулианой он наверняка разговаривает вежливо. Конечно, он ее желает, как же иначе, но это желание нежное. В конце концов я успокоила себя размышлениями о том, что их связывают очень деликатные отношения, и поклялась, что сумею полюбить их обоих и на всю жизнь остаться человеком, которому они смогут доверять. Так что хватит думать о сиськах, заднице и подушках. Кто такой этот Сильвестро, что ему обо мне известно, он мне даже не брат, который был бы рядом с самого детства и видел мое тело каждый день; к счастью, братьев у меня не было. Как он смеет так говорить, да еще при всех?!