Сын родился желанным, здоровым, сильным, любимым с первой секунды.

Изумляло то, что все эти длинные годы родительских хлопот, труда, нервов, его памперсы, его колики, его первые шаги, его зубы, его игрушки, обои в его комнате, его аденоиды, его детский сад, его первый класс, его футбольные мячи, игровые приставки, его портфели, роликовые коньки, велосипеды, единые государственные экзамены? – всё пролетело как одна секунда.

Ни единого раза отец не советовал сыну решать проблемы кулаками и вообще добиваться чего-либо насилием и агрессией. И никаких «пацанских» кодексов ему не внушал, и бить первым не учил, а учил бить вторым, и про то, что лучшая драка – это та, которая не состоялась.

И ни единого раза отец не произнёс сыну ни одного слова о любви к стране, к Родине, к берёзам, валенкам, телогрейкам и особому русскому пути. Наоборот, ругал власть, государство, отвратительную равнодушную систему много и часто, и мать активно поддакивала.

Она – тогда уже не тургеневская фортепианная фея, а шикарная и уверенная банкирова жена – сразу решила, что сын должен быть выучен только в Европе. И впоследствии там же, в Европе, найти своё призвание. Чтобы не связывать жизнь с этой помойкой, со страной убийц, бандитов и тупых пьяных рабов.

Возможно, сын слышал о любви к Родине в школе, но банкир Знаев не был в этом уверен. Он бывал в школе у сына не более раза в год. Когда учителя жаловались – спокойно обещал надрать паршивцу задницу. Ни в коем случае, пугались учителя. Если я не хотел, в меня вколачивали, осторожно возражал старший Знаев. Никаких телесных наказаний, восклицали в ответ. Родитель должен реализовываться через любовь, а не через гнев и насилие. Как же быть, если балбес не желает грызть гранит? – вопрошал Сергей Витальевич, и в ответ получал только отрицательные междометия и взмахи мягких старых рук.

Почему-то все они, учителя его сына, чопорные и боязливые педагоги, считали, что господин Знаев хочет иметь «наследника», какого-то мифического Знаева-штрих, которому однажды торжественно передаст бразды владения. Почему-то они полагали, что папа не спит ночами, воображая своего сына хозяином трастового фонда или завода минеральных удобрений. Почему-то они решили, что Знаев-старший хочет передать Знаеву-младшему в наследство свой бизнес: пятнадцать комнат в особнячке близ Покровских ворот, где каждый вечер президент и директор, надёжно замкнув дверь на ключ, лично шлёпает печати липовых организаций на липовые контракты. Что он мог передать в наследство? Какие бразды? Технику дискуссии с инспектором финансового мониторинга? Сто пятьдесят сравнительно честных способов резкого снижения налоговой нагрузки?

Маленький Виталий Сергеевич папиной работой вовсе не интересовался – гонял в футбол и на велосипеде, как положено всем мальчишкам. А если бы заинтересовался, папа немедленно сказал бы сыну, что его бизнес – финансы – не для всех, что это нервная и однообразная работа, и заниматься финансами сейчас, на данном этапе мировой истории, он никому бы не посоветовал; что современный финансист представляет собой не более чем приставку к персональному компьютеру, а современные коммерческие банки – монструозные муравейники, где процветает корпоративная бюрократия, где нет места свободному творческому труду.

Потом папа пошёл ещё дальше: написал книгу о своей работе и дал сыну почитать.

Сын всё понял.

Но прежде чем отцовский банк издох, прекратила существование семья банкира.

Развод состоялся по решительной инициативе жены. Возможно, у неё «кто-то был». Знаева это не волновало. Он работал с утра до ночи. Банк вибрировал, но стоял. Отвлечься от денег, отвернуться от конвейера было немыслимо. В банк он вложил всего себя, а в семью – почти ничего: два ежегодных семейных отпуска, десять дней в мае и две недели в январе.

Его жене потребовалось семь лет, чтобы понять, насколько унизительна ситуация: у неё были деньги, но не было мужчины. Муж появлялся поздним вечером, погружённый глубоко в себя, и его телефон непрерывно звонил, входящие сыпались одно за другим; муж не занимался своей женой и её не замечал.

Секс у них был примерно раз в десять дней, в хорошие времена – два раза в неделю. Но поскольку муж и жена, как правило, находились в ссоре, – бывали периоды, когда они по три недели не притрагивались друг к другу.

Женщина прекрасного воспитания, она ссорилась тихо, сухо, незаметно для ребёнка.

Конечно, бывали и периоды благополучия, мира. Бывали долгие месяцы, когда жили втроём очень дружно. Вместе по вечерам ходили в парк гонять мяч. Любовь к физической красоте, к телесному совершенству может объединить любую женщину с любым мужчиной; правда, ненадолго. Жена ходила на фитнес и держала себя в идеальной форме. Муж по три часа в неделю мордовал боксёрский мешок. Жена готовила идеальные наборы белков и углеводов. Муж благодарно ел. Сын бегал вокруг, размахивая лазерным мечом, и все были счастливы. Но недели и даже месяцы покоя сменялись очередным происшествием на рынке, или запросом из прокуратуры, или скандалом с людьми из-за процентов и долей процента; муж и отец появлялся, только чтобы переночевать; в семье ничего не происходило, ничто никуда не двигалось. Всё было неопределённо, всё – в будущем: вот-вот, сейчас, ещё немного – и отложу ребёнку пол-лимона сразу на Сорбонну, на пять лет, а лавку закрою; год или два, а дальше всё изменим; жена слушала это несколько лет подряд, возражала безуспешно – и вот ей надоело.

Дальновидная и трезвая девушка, она мужнины деньги не тратила, жила без показной роскоши, модой увлекалась в меру, а все (или почти все) деньги, выдаваемые на роскошь, откладывала. И в год семнадцатилетия купила сыну квартиру. А когда сын перебрался в самостоятельное логово, объявила о разводе.

Сын пережил достаточно легко. Переезд в индивидуальное обиталище даже не стал для него большим событием: он этого ждал. Среди его приятелей многие получили уже, в свои шестнадцать и семнадцать лет, от родителей собственные квартиры.

Что происходило в этих квартирах, какие дикие оргии могла устроить эта пост-индустриальная молодёжь, дорвавшаяся до самостоятельности, – отец мог только догадываться, но предполагал, что ничего особенного, максимум – пиво и лёгкие наркотики. Молодёжь была тихая, суховатая и самоуглублённая, и сын его был такой же: все они сидели по домам, играли в игры и музицировали на купленных родителями дорогих мощных компьютерах.

Надо признать, что Камилла, налаживая самостоятельную жизнь сына, употребила весь свой вкус и всё понимание истинных ценностей. Квартира была великолепна, она реяла на высоте птичьего полёта – просыпаясь, мальчик подходил к окнам и видел справа пойму реки Сетунь, а слева – башни Москва-Сити, торчащие, как золотой зуб во рту Бога.

Не будем забывать: он ведь с момента зачатия пребывал в мире, где мечты сбылись.

А вот в какой момент он перестал воспринимать рассказы матери о дерьмовом совке? Когда и кто научил его, что русские всегда всех порвут, что страна его – величайшая из сущих, что в России придумали паровоз, луноход и радио, что здесь всегда всё – самое большое, громадное, необъятное, что размер имеет значение, что вклад России в движение мировой истории уникален?