Тот год был для него очень тяжелым. Работа не нравилась, личная жизнь не складывалась, творить — не хотелось. С Зыбиной, после трехлетнего сожительства, пришлось расстаться. Как ни тоскливо одиночество, но с ней было еще тоскливее. Только после ее ухода сделалось совсем невмоготу. Тогда-то он и решил поехать к Трубникову. Если набьет морду, станет легче. Лучше ходить с побитой мордой, чем со следами умирания от собственной ничтожности.

Диман решил прийти без звонка, по-русски, как снег на голову. По телефону Трубников мог его послать, и тогда уже точно конец. А тут явится с виноватыми глазами, с коньяком в руках и с цветами для Насти — может быть, не сразу спустит с лестницы.

Диман позвонил в квартиру друга не без дрожи в коленках. Дверь тут же распахнулась, и на пороге возникла Настя. Глаза ее выразили удивление и даже некоторую радость, но ни в коем случае не презрение.

— Ба, Колесников! Сколько лет, сколько зим?

— Привет, Лазуткина, — кисло улыбнулся гость. — Хозяин дома?

— Женьки нет. Он в командировке, — хлопнула глазами Настя. — Будет только завтра. Да ты проходи. Расскажешь, как живешь. Не женился?

Колесников типичным валенком переступил порог квартиры и неловко сунул хозяйке шикарный букет из девяти роз.

— Это тебе!

— Ой, спасибо! Какая прелесть! — простонала Настя, зарываясь носом в цветы. — Я уж и забыла, когда мне муж дарил розы. Ну ты проходи! Чайку попьем. Да не стой как пришибленный!

— Мне вообще-то хозяина надо, — несмело произнес Диман, однако скинул пальто и влез в теплые тапочки Женьки.

Он прошел в комнату, вдохнул воздух и присел на диван. В квартире Трубниковых даже пахло уютом. Мебель блестела, на полу палас, на диване и кресле милые коврики. Все гармонично и со вкусом. Что значит в доме настоящая женщина, а не какое-то неряшливое недоразумение типа Людки Зыбиной.

Настя тоже выглядела великолепно. Намного лучше, чем в студенческие годы на этих бомондовских вечеринках. С Женькой она просто расцвела. Нежные светлые кудри, изящный изгиб шеи, высокая роскошная грудь. Из-под дорогого велюрового халата без конца выглядывала соблазнительная ножка.

Пока она готовила чай, Колесников осматривался и грустно думал, что Женька никогда не стремился ни к славе, ни к богатству, ни к красивой жизни; он никогда не суетился и не подличал ради того, чтобы выбиться вперед или сделать карьеру, и вот сейчас имеет все, а он, Колесников, всю жизнь идущий по костям, не имеет ничего. Кроме тоски.

Но появившаяся с подносом Настя, не дала расползаться дальше грустным мыслям. Она уютно расположилась рядом, составив на журнальный столик чашки, печенье и джем. И парочка принялась пить чай. Разговор поначалу не клеился. Колесников был напряжен, но в конце концов оттаял и принялся жаловаться на свою незавидную судьбу.

— Впрочем, я сам во всем виноват, — откровенно признался Дмитрий. — Очень много плохого я сделал в жизни, особенно Женьке. Гад я последний! Признаю. Но больше не хочу им быть. Клянусь! Я хочу быть, как Женька. Как ты думаешь, он меня простит?

— Не знаю, — пожала плечами Настя. — В тот раз только чудо спасло его от смерти…

Настя была серьезной и прекрасной. Чистой мадонной, белокожей, с милой родинкой у рта и пухлыми руками. Дмитрий невольно любовался ею и вспоминал Марго.

— Не знаю, — пожимала она плечами. — Вообще-то он не злопамятный. Кстати, как поживает Зыбина?

— Мы с ней разбежались. Не могу я больше с хабалками.

— Ну да! Ты ведь всегда любил аристократок типа Марго, — улыбнулась она.

— Почему любил. Я и сейчас ее люблю. Хотя и безответно.

Последнюю фразу Диман произнес так грустно, что у сердобольной Насти навернулась слеза.

— Надо же, какое постоянство, — прошептала она. — Ты из-за этого не женишься? Ждешь ее?

Гость кивнул, и внезапно по щекам покатились слезы. Она взяла его голову и прижала к своей горячей груди. Сразу же сделалось хорошо и спокойно.

Настя гладила его кудри и говорила, что все образуется, что он еще найдет свою Марго.

Так они просидели довольно долго. Диман разомлел от ее жаркого тела и непроизвольно потянулся к бедрам.

— А вот этого делать не надо, — произнесла она строго.

Но упрямец уже не мог остановиться. Руки желали эту роскошную плоть, и эта плоть под руками Колесникова начинала оживать. Хозяйка оттолкнула его, поправила прическу и строго произнесла:

— Ну все. Хватит. Пожалеть нельзя.

Колесников кисло улыбнулся и спустился с дивана на пол, чтобы спрятать лицо в ее пухлые колени. Так они просидели еще минут пятнадцать.

— Ну хватит, все, — затормошила она за плечо, однако не выпустила из рук его кудрей.

Наконец он поднял голову с честным намерением встать и уйти. Засидевшийся гость посмотрел в ее глаза и улыбнулся. После чего припал к ковру, чтобы благодарно поцеловать выскользнувшую из туфли ножку. Видит бог, только поцеловать и ничего более. Но когда он коснулся губами подушечки ее ступни, то почувствовал, как она вздрогнула и замерла. В ту же секунду Дмитрий принялся страстно покрывать поцелуями эту маленькую ножку, и из уст хозяйки вырвался стон.

Дальше он себя не контролировал. Точно в бреду целовал он ее ноги, руки, грудь. Халатик как-то сам собой спустился с плеч, обнажив ее пылающее тело, следом полетел на пол ажурный бюстгальтер. Трусики тоже сползли куда-то к коленям…

Когда они, лежа на полу, среди валявшейся одежды окончательно пришли в себя, уже наступили сумерки. Она уткнулась лицом в его грудь и заплакала. А он подумал: «Теперь я законченный мерзавец».

— Ты что же, его любишь? — спросил Трубников не своим голосом.

Жена молча кивнула.

— А меня?

— Его больше.

Настя достала откуда-то сигарету и закурила. Что его жена курит, для Евгения было новостью. Сразу в квартире запахло чем-то чужеродным, поскольку сам он не курил. Трубников смотрел на супругу и не мог поверить, что ее нежное, чистое и до боли родное тело лапали чужие руки. Руки этого мерзавца Колесникова. «Немедленно поехать и прибить, как шальную крысу!»

Такого потрясения глава семейства не испытал даже тогда, когда узнал, что Диман его подставил. Но лучше быть подставленным под кулаки бандитов, чем узнать такое.

Трубников не мог прийти в себя более получаса. Перед глазами все кружилось и плыло. А в ушах рокотало. Докурив сигареты, жена впечатала окурок в чайное блюдце и застыла в ожидании дальнейших вопросов. Евгению наконец удалось совладать с собой, и он выдавил через силу:

— Давно это у вас с ним?

— Уже три года, — ответила она сухо.

— Как же вы с ним… снюхались? — скривился Трубников.