— Я все еще нуждаюсь в тебе, Бреннан, — сказала она, подавая ему проблеск надежды и тут же лишая своими следующими словами: — Я не могу закончить эту миссию без тебя.

Слой полярного льда окружил его, образовав защитный экран, замораживая его возрожденные чувства, чтобы уберечь от еще большей боли, будто Бог Льда видел его боль и пожалел. Воин поднял глаза и встретился с ее взглядом, и лед дал ему столь необходимое спокойствие.

— Я помогу в этой миссии, а когда все закончится, мы больше никогда не увидимся, — выговорил он, с легким интересом отметив, что лед, выскользнувший из его души, проник в голос, — Мы должны быть готовы сообщить принцу обо всем, а затем вернуться в Йеллоустоун, не так ли?

Слезы все еще стояли в ее глазах, и она с застывшим выражением лица, резко кивнув, отвернулась, что-то бормоча себе под нос. Бреннан понял, что это не предназначалось для его ушей. К сожалению для них обоих, его слух был превосходным, поэтому каждое душераздирающее слово запечатлелось в его сердце.

— Я не ожидала, что ты с такой легкостью отпустишь меня, — прошептала она. Не смотря на то, что Тиернан стояла к нему спиной, он понял, что девушка плачет, судя по характерному подергиванию ее плеч. Бреннан хотел утешить ее, но защитный ледяной барьер, заморозивший его чувства, сдержал его порыв.

Он хотел уберечь себя от риска снова получить отказ.

Ведь, лед — форма воды, а он — атлантиец. Лед должен прийти на его призыв, удовлетворить его потребности. Так и произошло.

Тиернан плакала, и он отвернулся.

Тиернан молча плелась за Бреннаном по коридору в кабинет, где, в прошлый раз попав в Атлантиду, встречалась с принцем Конланом и его братом Вэном. Бреннан говорил, что они с Тиернан должны доложить. Девушка надеялась, что он планирует сделать это в одиночку. Странный туман, вызванный шоком и горем, казалось, заставил ее мозг оцепенеть.

Бреннан пояснил то, что с ними произошло, слиянием душ. Это название идеально подходило к ощущениям, которые она испытала, почти потерявшись в его воспоминаниях. В действительности, она увидела не только воспоминания. Жизненный опыт, благодаря которому Бреннан стал тем, кто он есть, включал в себя столько веков, что ее человеческое сознание едва ли могло постичь все течение этого времени.

Это было похоже на экскурс в будущее — моментальные кадры какого-то сюрреалистического фильма. Цвета, изображения, переживания обстреливали ее, переполняли ее, пока она не почувствовала настоящую, физическую боль.

Но боль была ничем. Она и не такие травмы получала, играя в лиге софтбола[15], соревнования которой проходили среди команд разных газет. Тиернан опустошило именно видение того, что ждет Бреннана, если они продолжат любить друг друга. Воин пострадает больше всего, так как постепенно перестанет чувствовать реальность, пока не потеряется в безумии проклятия.

Она видела это перед собой, как будто уже прожила: Бреннан просыпается снова и снова, изо дня в день, с незнакомой женщиной в своей постели. Полюбивший ее, но не в состоянии помнить дольше одного дня. В ее видениях Бреннан, запертый в ловушке своей души, стал вихрем ярости и растерянности в оболочке человека. Со временем он даже оттолкнет ее, отвергнув, чтобы спасти их обоих от еще одного повторения игры «Кто такая Тиернан?».

И даже после такого ужасного видения она была практически готова отчаянно рискнуть будущим в надежде, что сможет все изменить. Ее воин того стоит.

Но не их ребенок. О, нет! Она никогда бы не посмела воплотить в жизнь ту последнюю сцену. Она видела себя, отдыхающую в той самой постели, где они так неистово занимались любовью, держащую на руках крошечного, запеленатого ребенка. Она выглядела усталой, но сияла от радости, и ребенок был так мал. Это, скорее всего, происходило сразу после родов.

Ее сердце переворачивалось от сильнейшей любви к своему потенциальному сыну или дочери. Но тут в видении появился Бреннан, ворвавшийся в комнату из коридора. Он покраснел от волнения, и Тиернан в видении улыбнулась и приподняла ребенка, чтобы он смог его увидеть.

Воин остановился как вкопанный, чуть не упав, и уставился на Тиернан и ребенка в своей постели, от удивления открыв рот. Наконец, после долгого молчания, он выдавил:

— Кто вы, мадам, и почему вы и этот ребенок в моей постели?

Этого было достаточно. Тиернан вырвала себя из видения, от воображаемого Бреннана. И от Бреннана реального. Ей потребовалась огромная сила воли, чтобы побороть пробуждающийся ужас. Слияние душ.

Она пожертвует многим ради такого человека, как Бреннан, но никогда, никогда не подвергнет риску их ребенка.

Он оглянулся, будто проник в ее мысли. Ужасный ледяной блеск появился в его темно-зеленых глазах. Бреннан отвернулся и ускорил шаг прежде, чем Тиернан смогла хоть что-то сказать. Наверное, он пытался уйти от нее. Для человека, который делал такие экстравагантные заявления о преданности, атлантиец довольно легко отступил.

«Ты знаешь, что это несправедливо, — обвинила ее совесть. — Ты сказала ему: «никогда». Это значит, что ты никогда, никогда не будешь с ним. Что прикажешь ему делать? Похитить тебя?»

Да, пожалуй.

Нет.

Она сделает все, все что угодно, но не допустит, чтобы это отвратительное видение сбылось. Даже придется держаться подальше от человека, с которым она в кои-то веки, хотя бы на некоторое время, почувствовала себя в безопасности. Они успешно завершат эту миссию, а потом расстанутся. Бреннан способен разобраться со своим будущим без нее.

И если она когда-нибудь сможет выяснить как, она надерет Посейдону задницу ради Бреннана.

Воин резко свернул и постучал в дверь по правой стороне коридора. Это была крепкая на вид, но не отличающаяся особенной элегантностью и изысканностью дверь. Такими же крепкими казались и два воина, стоящих на страже снаружи.

«Стража? Внутри дворца? Внутри Атлантиды?» — Тиернан вскинула бровь.

Профессиональный нюх журналиста чуял новость, но ей совсем не нравились выводы. Если принцы считают, что им необходима охрана здесь, то угроза насилия должна быть высока. Бреннан сжал губы в тонкую линию, но ничего не сказал; охранники тоже хранили молчание. Может в их обязанности входило своеобразное требование тишины на посту, как у британских гвардейцев.

Итак, угроза. Неужели предательство? Или подстрекательство к мятежу? Тиернан, испытывая неловкость, припомнила, что почти ничего не знает о монархии, кроме сведений из прочтенных ею романов Маргарет Джордж и Филиппы Грегори. История никогда не была ее страстью.