Приказ № 6 содержал лишь общие положения плана операции, отражающие намерения и требования германского Главного командования, поэтому оперативно-стратегическое командование групп армий (далее – оперативное командование) должно было к 24 апреля доложить о мероприятиях по подготовке наступления, указывая группировку войск, распределение частей резерва главного командования и планы взаимодействия с военно-воздушными силами. Однако, хотя усиление ударных группировок Вермахта на северном и южном фасах Курского выступа стало производиться уже с марта 1943 года, но срок начала наступления, указанный в приказе № 6, оказался нарушен из-за сомнений немецкого оперативного командования в реализуемости плана операции. Оперативное командование групп армий не предоставило Главному командованию детальные планы операции. В связи с этим 3 – 4 мая 1943 года в Мюнхене было проведено специальное совещание, где кроме Гитлера присутствовали также представители верховного командования и Генерального штаба вооруженных сил, начальник Генерального штаба сухопутных войск со своими ответственными работниками, министр вооружений Шпеер, командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Клюге, командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Манштейн, командующий 9-й армией группы «Центр» генерал Модель, главный инспектор бронетанковых войск генерал Гудериан и начальник Генерального штаба военно-воздушных сил генерал Йешоннек.

На совещании генерал Модель представил сведения о мерах противника по укреплению противотанковой обороны и завил, что в сложившихся условиях для преодоления главной оборонительной полосы неприятеля необходимо около недели[332](в проекте плана на выполнение данной задачи отводилось два дня. – П. Б.).

По свидетельству Манштейна[333], поскольку такое увеличение времени операции позволяло русским заблаговременно перегруппировать свои войска и избежать окружения, Гитлер признал необходимым усилить танковые части прорыва новыми тяжелыми и сверхтяжелыми машинами, а также приблизительно удвоить общее число задействованных в операции танков и САУ. Это требовало отсрочки наступления до 10 июня, поэтому Манштейн и Клюге якобы высказались против, причем Клюге утверждал, что глубина советской обороны не может достигать 20 км, как это было видно на представленных Моделем данных аэрофотосъемки. Очень важно, что данные Генерального штаба Красной Армии свидетельствуют в пользу мнения фельдмаршала Клюге – подготовка оборонительных рубежей на Курском выступе велась нарастающими темпами в мае и июне, так что на эти месяцы пришлась наибольшая доля оборонительных работ: по траншеям и ходам сообщения она достигала 82%, по деревоземляным огневым точкам – 70%, по установке мин – 90% общего объема (в частности, в апреле в полосе обороны Воронежского фронта было установлено всего 10 643 противотанковые мины и построено 104 км противотанковых препятствий, а к июлю общее количество установленных мин достигало уже свыше 600 000, а протяженность препятствий – до 500 км)[334]. К 10 мая в полосе Воронежского и Центрального фронтов был полностью подготовлен только первый оборонительный рубеж глубиной около 5 – 6 км, тогда как работы над вторым рубежом, который строился в основном силами местного населения, были еще далеки от завершения.

Таким образом, информация советского Генерального штаба подтверждает предположение американского военного историка С. Ньютона[335], что Модель постепенно пришел к отрицательной оценке вероятности добиться успеха в наступлении на Курск, поэтому стремился избежать его и умышленно преувеличивал оборонительные возможности советской стороны в расчете на отказ Главного командования от проведения операции. Впрочем, так же вероятно, что Модель, который никогда ранее не организовывал крупных наступательных операций, просто сомневался в своих возможностях и поэтому намеренно преувеличивал силу советской обороны, чтобы, во-первых, получить больше войск. Во-вторых, любые удобные предлоги для откладывания операции «Цитадель» служили Моделю средством дождаться наступления Красной Армии, благодаря чему вновь оказаться в привычной ситуации обороняющейся стороны.

Согласно воспоминаниям Манштейна[336], он лично высказался в том смысле, что пополнение немецких войск танками будет намного меньше одновременного поступления танков к противнику, который при этом успеет еще больше укрепить свои позиции. Кроме этого, из-за отсрочки будет упущен момент слабости русских войск, а советское командование, накопив стратегические резервы, может попытаться атаковать на других участках. Также требовалось учитывать катастрофическое положение итальянских и немецких войск в Северной Африке (капитулировали 7 – 13 мая. – П. Б.), что позволяло предположить скорое согласование наступательных действий русских и англо-американских войск. Против отсрочки высказался также и Ганс Йешоннек (Ешоннек, Hans Jeschonnek). Гудериан предложил сосредоточить все силы танков на одном направлении – северном или южном фасе выступа.

Однако, как и на многих совещаниях в присутствии Гитлера, Манштейн высказывал свое мнение с колебаниями[337], что вообще присуще специалистам-аналитикам в области решения сложных задач социального характера, поскольку они прогнозируют различные комбинации событий, имеющие разные доли вероятности и приводящие к прямо противоположным результатам. Как следствие, неоднозначность прогноза вызывает сомнения и неуверенность при необходимости сформулировать ясные и конкретные предложения по достижению определенной цели. Поэтому соображения, высказанные Манштейном, так и не позволили Гитлеру окончательно решить вопрос о целесообразности проведения операции «Цитадель».

По воспоминаниям Гудериана[338], вопрос о летнем наступлении в районе Курского выступа обсуждался на совещаниях в Мюнхене 3 и 4 мая 1943 года по предложению начальника Генерального штаба сухопутных войск Курта Цейтцлера. По плану Генерального штаба задачей этого наступления было ослабить наступательный порыв русской армии, чтобы создать благоприятные предпосылки для дальнейшего ведения войны на Восточном фронте. Успеху должно было сопутствовать широкое применение новых образцов танков «Тигр» и «Пантера». В начале совещания Гитлер представил присутствующим предложения Цейтцлера и возражения Моделя, доказывающего намерение противника противопоставить немецкому наступлению повышенную концентрацию противотанковых средств в обороне и подвижных танковых и механизированных соединений в резерве. Из этого Модель делал вывод, что от наступления лучше отказаться. По мнению Гудериана, Гитлер находился под впечатлением аргументов Моделя и не решался одобрить план Цейтцлера, поэтому сначала обратился с вопросом к Манштейну, однако ясного ответа не получил, поскольку фельдмаршал сказал, что наступление имело бы успех в апреле, а теперь он сомневается: «Манштейну не повезло, как часто бывало и во время его разговоров с глазу на глаз с Гитлером». Фельдмаршал Клюге, отвечая на аналогичный вопрос, высказался за проведение наступления. Далее Гудериан утверждает, что выступил категорически против наступления, поскольку оно должно было привести к невосполнимым потерям в танках, накопление которых теперь, в преддверии высадки в Европе десанта западных союзников СССР, особенно необходимо. Кроме того, новые танки «Пантера» имеют много конструктивных недостатков, причем их не удастся устранить до начала наступления. Эту точку зрения поддержал только Альберт Шпеер (Albert Speer), также выступивший против наступления. В конце совещания Гитлер сказал, что в случае, если наступление закончится отходом на исходные позиции, это будет означать поражение.