не состоя в штате (например, за счет доносов). Во-вторых, приказным людишкам (чиновникам) все время требовалось расширить рамки поля деятельности. Процесс закономерен: здесь и «профессиональный рост», и желание показать, что возможности Преображенского приказа безграничны и что простому люду (которого приказные чиновники рассматривали, как потенциальных преступников) стоит опасаться. Приказ «достанет» их везде, где бы они ни находились[228].

В этом можно было не сомневаться.

Петр всегда поддерживал его начальника и «главного судью» — князя Ф.Ю. Ромодановского. «Этот князь был, так сказать, потомственным работником политического сыска (его отец ведал застенком при царе Алексее Михайловиче, свою должность начальника Преображенского приказа Ромодановский занимал с первых шагов этого учреждения и до самой своей смерти; ему в этой должности наследовал его сын). По свидетельству современников, он был подлинным чудовищем; и с виду был страшен, судя по его портрету, но всего страшнее была его душа; делом сыска и палачества он занимался со страстью, ему мало было повесить человека, он вешал его за ребро, ему мало было пытать огнем — он жег людей живьем. Сам Петр называл его зверем — и доверял ему беспредельно, можно сказать, относился с сердечностью. То был любимый зверь царя; „ничто в нем не могло возбудить ни малейшего сострадания к жертве“, — свидетельствует Н. Костомаров, — и тот, кто попадал в его застенок, „мог почитать себя погибшим"»[229].

Да, Ромодановский пользовался полным доверием царя Петра Алексеевича, последний даже оставил его «управлять страной», отправившись за границу с «Великим посольством». Но, отметим, что Ромодановский никогда (!) не покусился на предоставленную ему власть, никогда не «качал» перед своим царем «мускулами», никогда не шантажировал никого из ближайших царских чиновников, то есть он всегда занимал только свое, правилами игры отведенное ему поле. И в этом Ромодановский был на редкость для Петра Великого удачной фигурой: «верный пес» да и только[230].

Анисимов отмечает, что у Ромодановского — бессменного сыскного слуги царя — сосредоточивались следственные дела по многим преступлениям (раньше они отдавались без всякой системы в различные приказы). Но 25 сентября 1702 года Петр именным приказом закрепил за Преображенским приказом исключительное право ведения следствия и суда по «Слову и делу». С того дня все гражданские и военные власти обязывались «таких людей, которые учнут за собой сказывать Государево слово и дело, присылать к Москве, не роспрашивая… в Преображенский приказ». Подобное сосредоточение сыска оказалось очень удачным для императора, который «не доверял старой администрации и с началом реформ и Северной войны хотел держать политический сыск под контролем своего доверенного человека». Им был князь Федор Юрьевич Ромодановский. Благодаря последнему, Преображенский приказ и занял это очень важное место в управлении государством. «Сам Ромодановский был всего лишь комнатным стольником. Но он находился «в милости» у молодого царя… Трудно понять истоки необыкновенного доверия Петра I к Ромодановскому. По-видимому, многое переплелось в их судьбах. В самые опасные для паря годы Ромодановский доказал свою безусловную преданность молодому Петру. И за это Петр постоянно отличал Федора Юрьевича, как писал князь Б. И. Куракин, «для самой конфиденции к своей персоне». На современников Ромодановский производил пугающее впечатление, имел нрав пьяницы и кровопийцы»[231].

Не могу согласиться с Е. Анисимовым только в последнем. Вспомним, что «пьянство» было возведено царем Петром Алексеевичем едва ли не в ранг государственных забав, поощрялось и одобрялось. А трезвый человек, особенно на «ассамблее», считался «преступником, похуже, чем уголовник», поскольку ослушивался указов царя. То есть, и Петра можно считать таким же пьяницей и кровопийцей.

Но нельзя оспорить тот факт, что «…рядом с Петром I судья Преображенского приказа играл шутовскую роль «царя Прешбургского», «князь-кесаря Всепьянейшего собора». Царь демонстративно отбивал ему поклоны, писал ему «челобитные», именовал «государем» и подобострастно благодарил за награды. «Ромодановский был предводителем всех маскарадов и попоек с участием Петра. Он входил в тот узкий круг особо доверенных людей, сподвижников-собутыльников, среди которых царь отдыхал»[232].

* * *

Здесь хотелось бы сделать серьезное отступление. Славу Богу, что жизнь, даже в таком мрачном заведении, как Преображенский приказ не состояла только из одного следствия или из пыток.

Раз уж речь пошла о «кесаре Всепьянейшего собора», то стоит остановиться на этом, как кажется комичном факте. Но соединение в лице Ромодановского и главного сыскаря, застенщика и «всепьянейшего папы» порождает скорее гротеск, кривую усмешку над тем, до какой же степени опустились эти люди. А, может быть, и не опустились, а хотели одного — забыться от «трудов своих праведных»?

В журнале «Знание — сила» была опубликована прекрасная статья, посвященная этому «Всепьяней-шему собору». Думается, что стоит привести хотя бы небольшие выдержки.

«Кто не знает о Всепьянейшем соборе?… Историки давно ищут смысл в этой странной затее Петра. Большинство признают ее ниспровергающий, разрушительный характер, обращенный против «святорусской старины». Но это — далеко не все. Что менялось в обиходной культуре под влиянием диких выходок «сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора» — вот что хотелось бы понять. (Итак, главный элемент — культура, причем культура не просто бытовая, а — определяющая сущность одного из слоев общества.) Круг участников царских забав хорошо известен. Это сам Петр, который возложил на себя в Соборе скромный «чин» протодьякона, уступив первенство другим. И не потому, что оно было сомнительно, а из принципа. Участие царя в забавах Собора наделяло их особым смыслом. Как ни парадоксально это звучит, но они становились разновидностью «государевой службы» (Вот! — В. Т.). Современники могли осуждать участников игры или сочувствовать им, но они же знали, что участие во всепьянейших «баталиях» вовсе не есть препятствие в продвижении, скорее напротив — знак особого царского доверия, визитная карточка тех, с кем государь не только делил свободное время, но и кому давал ответственные поручения. Звание князя-кесаря носил Федор Юрьевич Ромодановский. […] Надо сказать, что фигура Ромодановского в окружении царя — одна из самых мрачных. Петр всецело доверял этому похожему на монстра (определение князя Б. Куракина) заплечных дел мастеру, и в руках его сосредоточился политический сыск, а во время отъезда государя за границу князь-кесарь становился, по сути, правителем государства. Петр в своих письмах именовал Ромодановского «Ваше величество», «Sir», придавая титулу «князь-кесарь» совсем не шуточный смысл. Современники прекрасно улавливали все эти царские интонации и предпочитали жить в дружбе с мстительным и могущественным Федором Юрьевичем. (Итак, как видим, Ромодановский занимал первые места не только в государственной структуре, но и, казалось бы, в странной мужской компании. Но странной — это только на первый