Вексфорд и его подчиненные решили на Рождество не беспокоить допросами ни Дейдов, ни особенно Троев — но не потому, что хотели, не испортив себе веселья, спокойно отпраздновать, а просто чувствовали, что это было бы неправильно и жестоко. Самому инспектору Рождество никогда не приносило особого удовольствия, а уж нынешнее — тем более. Но Дора этот праздник любила. Казалось, один вид их занесенного блестящим снегом сада вдохновлял ее на эти — каждый раз неизбежные — кулинарные подвиги, сервировку стола и наведение чистоты.

— Не нравится мне, как он засыпает все вокруг, — сказал Вексфорд. — Ненавижу, когда говорят «снежное покрывало», терпеть этого не могу. Как будто все и вся укладывается в постель и наступает ожидание.

— Какое еще ожидание? Ты о чем?

— Не знаю. Не любитель я всех этих спячек и бездействия, когда все перестают заниматься делом.

— А ты займись делами, — ответила Дора. — Они тебя как раз ждут: надо открыть бутылку красного вина, чтобы оно немного подышало, и посмотреть, достаточно ли у нас льда. О да, и проверь, как там у нас с рюмками для ликера — на случай, если кто-то захочет после обеда абрикосового бренди или «куантро».

Кем-то, кто пожелает после обеда ликера, могли быть Сильвия с Кэллумом и Шейла с Полом. Они, конечно, придут с детьми — Беном и Робином Сильвии и Шейлиными Амулет и новорожденной Аннушкой — хотя почти все называли их Эми и Энни.

— Дорогой, ты не мог бы проверить, есть ли у нас апельсиновый сок и кока-кола, — попросила Дора.

— Ты приготовила подарок для Чэпмена?

— Для Кэла, Рег. Тебе пора к этому привыкать. Конечно, приготовила.

Предложение Бакстонов приготовить для них рождественский ужин Полин Пирсон восприняла как насмешку.

— Ни одна живая душа не согласится на это, миссис Бакстон. Только не в Рождество. Все будут готовить для себя, разве не знаете? Прошли времена моих бабушек, которые сгорали от желания прислуживать господам. Нет, ну что вы, я не говорю, что господа перевелись, только не в нашем бесклассовом обществе, и слава богу. Вы хотите полностью разморозить купленную вами птичку? Начинать нужно за день до приготовления, иначе ничего не выйдет. Если внутри останется хоть немного льда, у вас получится настоящая сальмонелла, а то и хуже. У одной леди, которую знает моя тетушка, в результате получилась та штука, которую женщины колют в лицо — как она там называется? Бот-чего-то — из полуразмороженной индейки.

То, что Шэронн не умеет готовить, стало для Питера настоящим открытием. Его корни, видимо, еще давали о себе знать, может быть, поэтому он полагал и даже считал само собой разумеющимся, что женщина должна уметь приготовить обыкновенный ужин — этого у женщин не отнять, оно у них в крови. А Шэронн готовить не умела. Она беспомощно посмотрела на то, как медленно оттаивает индейка, и спросила Питера, почему они не могут пойти куда-нибудь пообедать.

— Потому что куда бы мы ни пришли, нам везде скажут, что все столики для рождественского ужина были зарезервированы еще несколько месяцев назад.

— Не говори ужин, когда имеешь в виду обед, Питер, это не одно и то же.

— Все говорят — рождественский ужин. Независимо от времени суток — ужин и все тут.

Индейку Питер приготовил сам. Он полил ее маслом, засунул в духовку и оставил там на шесть часов. Могло быть и хуже. Еще у него были консервированная картошка, замороженный горошек и соус «Бисто», он был почти горд тем, что у него получилось. После большого глотка односолодового виски дело пошло еще лучше, и к тому времени, когда все было готово, он едва стоял на ногах и был рад наконец присесть.

Алкоголь помог ему забыть о прошлых визитах полицейских и даже — об их возможных будущих визитах, что хуже. Но когда вечер близился к концу и во рту уже пересохло, когда вспыхнула неутолимая жажда и в голове зашумело, Питер вдруг понял: они знают, что он нашел машину на несколько недель раньше, чем говорит. Сейчас собственное поведение казалось ему невероятным. Почему он сразу не сообщил в полицию? Конечно, не потому, что, скажи он всю правду сразу, он не попал бы на два местных приема, перспектива которых в любом случае его не очаровывала. Конечно, причина не в этом. Это все из-за Шэронн. Она помешала ему.

Он перевел на супругу затуманенный взор — в глазах у него двоилось. Шэронн свернулась калачиком в кресле, скинула туфли и смотрела по телевизору рождественскую комедию; лицо ее при этом оставалось безучастным, суровым, она ни разу не улыбнулась. Рядом с ней, как всегда, стоял неизменный стакан с шипучкой. Почему он позволил ей помешать ему выполнить то, что, безусловно, было его гражданским долгом? События тех первых выходных декабря уже казались необъяснимыми. Как мог он, разумный вроде бы человек, которому в этом году исполнится сорок, позволить своей жене — женщине, которая на двенадцать лет моложе, модели, причем далеко не супермодели, которая не умеет ничего, только прогуливаться взад-вперед по подиуму на показах третьеразрядного дизайнера Америго, — как мог он позволить ей указывать, что ему делать? А сейчас с ним бог знает что может произойти. Ему совсем не понравились слова о том, что мешать следствию — преступление. Если его вызовут в суд, газеты обязательно об этом напишут.

— Шэронн? — позвал он.

Та даже не повернула головы.

— Ты что, не видишь? Я смотрю телевизор.

— У нас в какой-нибудь комнате для гостей готова постель?

— Думаю, да. А что? Ты плохо себя чувствуешь? — Сейчас она уже повернулась, видимо, вспомнив о роли заботливой жены. — Ты сам виноват, Питер. Не понимаю, что ты находишь в этом алкоголе. Оставайся здесь, я принесу тебе большой стакан воды и немного «нурофена».

Почему она не знает, готова ли постель? Это ее обязанность — знать, если даже не застелить ее самой. Он не понимал, почему бы ей не заниматься этим, — она же все равно ничего не делает. Она даже не захотела поддержать его, когда он пытался объяснить, зачем сюда приехал. Никто не просил ее вмешиваться, когда этот полицейский инспектор допрашивал его. Она это сделала сама, почти со злорадством. Никто не призывал ее говорить всю правду. Могла бы и помолчать. А что касается этого посмешища Полин, она бы тоже не вмешалась, если бы Шэронн не подала пример.

Он выпил воды и проглотил обезболивающее. Шэронн вернулась к своей комедии, и на ее безупречном лице наконец появилась улыбка. Питер посмотрел на нее чуть ли не с отвращением. Затем, не говоря ни слова, встал и пошел искать себе кровать с одеялом или хотя бы с простынями — лишь бы подальше от спальни.

Кэллум Чэпмен играл с мальчиками и двухлетней девочкой, подтверждая тем самым репутацию мужчины, «умеющего ладить с детьми». Хотя, по мнению Вексфорда, он был немного грубоват с ними, а кроме того, старался не брать на руки маленькую Эми. С мальчиками это было не так заметно, они уже большие и сами могли о себе позаботиться. Но вмешаться должны родители Эми, а не дедушка.