Бри подошла к выступу на валуне, который служил им в качестве полки. Здесь к паре их любимых книжек была прислонена маленькая тряпичная кукла и лежало несколько мешочков с защитными травами, которые они по настоянию Инжирки стащили из маминой оранжереи. Здесь же находилась потертая коробка с настольной игрой, стоящая на двух немного заржавевших жестянках, на одной из которых была изображена весело улыбающаяся семья на карнавале, а на другой – рождественская елка, окруженная еще одной счастливой семьей. Фальшивые картинки семейного счастья. Тут не было ничего ценного, но это представляло собой все сокровища, которые сумели накопить Бри и Инжирка.

Бри взяла жестянку с изображением Рождества и положила в нее новую пуговицу. Затем сняла с полки вторую банку и, сунув руку в карман, достала из него все еще теплые имбирные кексики и положила их в банку рядом с парой лимонных конфет и палочкой лакрицы.

– Нам надо их поделить, – строго сказала Бри. – Я знаю, что ты любишь имбирь, но нам надо разделить их поровну, Инжирка. Тебе понятно?

Младшая сестренка кивнула, не отрывая своих зелено-карих глаз от имбирных кексиков. Инжирка знала, что ей их достанется больше, чем старшей сестре, потому что Бри всегда давала ей больше.

– Ну, – продолжила Бри, – что еще ты принесла?

Инжирка нерешительно скривила губы.

– Никаких секретов. – Бри наклонилась над столом и сдвинула брови. – Между тобой и мной не должно быть никаких секретов.

– Да, никаких секретов, – все так же нерешительно согласилась Инжирка, доставая маленький красный трактор. На ее лице ясно читалось чувство вины.

– Это же игрушка Монти. А мы договорились ничего не брать у остальных и приносить сюда только то, что найдем.

Ее сестра пожала плечами, вертя трактор в руках.

– Он получает все что хочет, – пробормотала она.

– Монти же совсем маленький. Он не виноват, что он такой.

Инжирка кивнула и широко раскрыла глаза в попытке сдержать слезы.

– Почему Он нас ненавидит?

Теперь они говорили не о Монти. Бри надеялась, что они смогут провести время так, чтобы Он не омрачал их блаженства. В их тайном месте не разрешалось говорить о Нем. Ведь оно принадлежало только им. Здесь не было боли. Здесь не было синяков. Здесь не было тоски.

– Потому что мы не мальчики.

– Я могу стать мальчиком, – серьезно сказала Инжирка.

– Нет, не можешь. Так не бывает. – Бри протянула сестренке кексик, одновременно думая о том, как поменять тему разговора.

Но Инжирка тихо продолжала:

– Я же делаю все, что Он говорит. Я веду себя тихо, веду себя смирно, и я никогда ничего не пачкаю и не создаю беспорядка. Я так стараюсь, Бри!

– Ешь свой кексик, – беззлобно велела Бри, потому что у нее не было ответа на страстную жалобу сестренки; что бы она ей ни ответила, это не изменит их жизнь. – Помни, нам надо принять решение, – добавила она, прежде чем Инжирка успела что-то добавить.

Инжирка ела кексик, и по лицу ее текли слезы, пока она слушала, как Бри перечисляет причины, по которым надо разрешить их сестрам присоединиться к ним в тайном месте.

– Поэтому, – заключила Бри подняв руку, – я считаю, что нам надо позволить Агнес, Розине и Виоле присоединиться. Но не Мэдди, потому что она слишком маленькая.

– И потому что она слишком много плачет. Мэдди вечно плачет.

Бри кивнула. Самая младшая могла плакать часами, пока от недосыпания у мамы не делался совершенно измученный вид. Это, разумеется, действовало на остальных девочек – им доставалось меньше внимания, на них ложилась большая ответственность; от усталости мама становилась рассеянной, и в результате все они в своих маленьких триумфах и трагедиях обращались к Бри.

– Но почему? – спросила Инжирка.

– Почему – что?

– Почему ты хочешь пустить их сюда? Это же наше с тобой особое место. Ты всегда так говорила.

Бри замялась, потом пожала плечами.

– Потому что у них есть свое собственное тайное место, и они не хотят говорить мне, где оно находится.

– Вот и хорошо: пускай у них будет свое тайное место, а у нас свое.

– Но я хочу знать, где оно! – вырвалось у Бри.

Инжирка насупилась.

– Ладно. Но мы ничего не скажем Агнес. Она наябедничает Отц… Ему, чтобы Он дал ей конфету. Я видела, как она это делает.

Инжирка была права. Каждая из девочек защищалась от Него по-своему. Инжирка вела себя тихо, как тень; Виола и Розина, будучи меньше, прятались за матерью или за Бри. Агнес ябедничала на сестер в надежде добиться Его расположения. А Бри – Бри всегда давала отпор.

Глава 13

Фрэнсин стояла в сумрачном вестибюле, вслушиваясь в молчание дома и надеясь, что оно успокоит ее расходившиеся нервы и поможет прояснить спутанные мысли. Но вместо этого молчание давило на нее, напряженное и гнетущее, нарушаемое только тиканьем старинных напольных часов, отсчитывающих время в главной гостиной, словно то билось сердце старого дома. Но это сердцебиение было каким-то неуверенным, немного неровным, и каждому такту предшествовало тихое бормотание, как будто где-то далеко хлопала крыльями стая птиц.

Испуганно дрожа от ощущения, что каждое ее движение будет наказуемо, Фрэнсин подошла к закрытой двери главной гостиной. Здесь бормотание было громче, похожее на злобный шепот из-под ладони, которой прикрывают рот. Фрэнсин смотрела на темное дерево двери с таким же страхом, какой, должно быть, испытывала последняя жена Синей Бороды, стоя перед дверью, за которой ей откроется жуткий кровавый секрет.

Услышав скрип, она виновато вздрогнула, как будто ее застукали за подглядыванием в ее собственном доме, и бросилась прочь на другую сторону вестибюля, затем остановилась на пороге маленькой гостиной.

В кресле сидела Мэдлин, глядя в окно, выходящее в переднюю часть сада; лицо ее было задумчиво.

Фрэнсин окинула комнату взглядом и подняла брови. Все разбитые бурей оконные стекла были заменены; Констейбл привел окна в порядок, пока ее не было.

Она повернулась, чтобы уйти и не беспокоить сестру, но Мэдлин, почувствовав ее присутствие, оглянулась, затем снова повернула голову к окну.

– Я думала, что ты вышла, – сказала Фрэнсин, и в ее тон закрались кислые нотки.

– Я спала допоздна. У меня была ужасная ночь. Я все время просыпалась, потому что мне казалось, что за мной кто-то следит.

Это была явная ложь – ведь Фрэнсин заглядывала в комнату сестры утром, когда услыхала повышенные голоса, и Мэдлин там не было. Она не стала возражать сестре, а вошла в маленькую гостиную и села, держа спину так прямо, будто проглотила линейку. И, хмуря