– А? – Татьяна крупно вздрогнула и посмотрела на меня с недоумением; недоумение сменилось чем-то иным. – А вы… А Олег разве не знает?

– О чем?

– Что Олега нет.

Я поежился. И эта игра имен только подбавляла жути.

– Он мне ничего не сказал. Наверно, не знает… Наверняка.

Татьяна покачала головой:

– Да, да… Да, откуда он может знать… Я не сообщала… Компьютер сломался давно, и вообще… – Она снова вся встрепенулась, будто из чего-то выпутываясь, и сказала, пристально глядя на меня: – Олег покончил с собой полтора года назад… Почти два… Да, почти два.

Я хотел сказать «соболезную», но это прозвучало бы наверняка казенно. И я просто подлил ей вина, себе плеснул водки.

Мы выпили не чокаясь и молча сидели за столом. У меня в голове вертелось досадливое: «На фига заявился… Влип».

«Нужно как-то сваливать», – решил, когда молчание стало давить невыносимо. Возникло ощущение, что помешал этой женщине своим приходом сделать нечто важное… Вот существовала она в этой квартирке без копейки, без хлеба, может, медленно умирала или тоже готовилась убить себя, а я заявился, оживил ее и в то же время разбередил рану, толкнул дальше по ненужной ей больше жизни, точнее – продлил агонию.

– Олег очень глубоким был человеком, – заговорила Татьяна тихо и как-то загробно. – Историей занимался, знал древнегреческий… Сам изучил… Стал одним из лучших программистов города. Да… Но это его не очень… Главное было – литература. Ради нее он жил. Да! – выкрикнула, решив, наверное, что я не верю. – Ею жил. Все свободное время, по ночам. Переписывал один абзац десятки раз. Спал по четыре часа. И такие у него произведения были!..

Я верил – чего ж не поверить? – но от этого монолога мне стало совсем тоскливо. Кажется, видел подобное в каком-то советском фильме. Там тоже случайный человек попадает в подобную квартиру – квартиру с бедой, – ему льют в уши свои горечи, и он чуть не сходит с ума. Убегает. Или наоборот – пытается помочь. Не помню.

– Настоящая литература у него получалась. Да, настоящая, на мировом уровне. Я это говорю не потому, что жена, а… Я все-таки разбираюсь в литературе… Надеюсь… Понимаете, все наши скитания, весь опыт он вкладывал и так его преобразовывал… Это, может, смешно звучит, – и Татьяна сама пугающе хохотнула, – но лучше, глубже Борхеса. Да, это правда… Извините.

Пока она говорила, я, кивая, налил вина, водки.

– У Борхеса книжное, надуманное все-таки, а у Олега – из жизни. Показать бы это тем, кто понимает, они бы… Но где они…

– Но он посылал куда-нибудь? – нашел я повод отреагировать.

– Так… почти нет… не видел смысла.

– Почему? Если это действительно талантливо, то люди бы оценили.

– Здесь у него не было круга, хоть и родной ему город… Местные писатели – дядьки малограмотные, на прошлом России помешались. Сидят, пьют и плачутся, что враги страну захватили… Нет, Олег пытался найти, но понял, что бесполезно… Достаточно наши журналы полистать… Да и они почти не выходят.

– Но есть же московские, разные издательства, – снова заговорил я, вымученно, хотя и с некоторым участием. – По крайней мере, Олегу бы… ну, Свечину показать.

– Олегу… Олегу – нет. Они по-разному совсем писали, мыслили даже по-разному. К литературе по-разному относились. Олежка, он как документ литературу воспринимает, а мой Олег – как искусство… И боялся он, что Олег не поймет. А память о юности, их дружба – это для него святым было…

Я вздохнул и проглотил водку. Татьяна глядела в сторону от меня и тянула свою историю.

– Но даже не в этом всем причина… Вообще мир этот окружающий ему был враждебен. Не его это был мир… Понимаете, те, кто духовно родился в середине восьмидесятых, на волне перестройки… Как к ней ни относись, а это время подъема было! Ведь так? – Я согласно кивнул. – Кто тогда духовно родился, тот сегодня как в газовой камере… Душат, всё душит… И как в этой камере жить? Вы понимаете?

– Да, очень хорошо понимаю, – вполне честно ответил я. – Выпейте.

Она механически взяла бокал.

– Я его не виню, – продолжила. – Я, может быть, и сама бы… Как мне здесь? У меня вместе с ним жизнь закончилась… Зачем-то хожу, ем, проблемы пытаюсь решать идиотские… И никакой поддержки. И, самое страшное, – голос Татьяны сошел на шепот, – Олег перед смертью все свои произведения уничтожил. Стер в компьютере, рукописи дел куда-то… Совсем крохи остались… Совсем… Почему он мне не доверил? Я ведь с ним была все эти годы… Ведь я его другом была!

В этот кульминационный момент ее речи в прихожей защелкало. Скрипнула дверь, раздалось топтание, мужское сопение… И вот тут я испугался, так испугался, что волосы реально зашевелились… Только что говорила об умершем муже, откровенничала, шептала, а на самом деле… Шаги, сопение…

Мелькнули перед глазами кадры из криминальных программ – как в квартирах режут случайных гостей, грабят, выносят на помойку тела кусками… А что? – окраина Иркутска, вечер, хата, где даже хлеба нет…

Татьяна, видимо, заметила мой испуг – грустно улыбнулась, объяснила:

– Это Виктор Сергеевич, отец Олега.

Поднялась, пошла туда, где сопели.

Я прислушивался к голосам, но слов разобрать не мог. Татьяна говорила слишком тихо, а мужчина хрипло и невнятно… Меня еще потряхивало – объяснение успокоило слабо.

Плеснул себе в рюмку. Будь что будет, в любом случае поздно и нелепо метаться… Водка прошла по пищеводу легко, даже закусывать не пришлось.

– Здоро€во, москвич! – вошел в комнату невысокий плотный мужчина с седыми, но густыми волосами на крупной голове; пожал руку с такой силой (явно сознательной), что я поморщился. – Виктор Сергеич Сёмушкин.

Я тоже назвался; возникла мысль-усмешка: «Это, значит, такая фамилия у эстета Олега была. Семушкин. Не мудрено, что суицид выбрал».

– Что, сидите? – оглядел Виктор Сергеевич стол. – Деликатесите?

Татьяна промолчала. Судя по всему, приход свекра ей совсем не был приятен… Я пригласил:

– Присоединяйтесь.

– У-у, спасибо. – Он уселся. – Тань, тарелку, вилку дай-ка. И стопарик. Проголодался. – Не дождавшись, сунул в рот ломтик сыра. – А ты что, в сам деле из самой Москвы?

– Живу в Москве, а родом – с Волги.

– У, ясненько. Что, за знакомство?…

Виктор Сергеевич мне не то чтобы понравился, но при нем стало как-то полегче. Хоть прекратился рассказ Татьяны, тягостный и совершенно мне ненужный.

Выпили. Пожевали. Я глянул на часы. Начало восьмого. Пора было закругляться. Пока до гостиницы доберусь…

– Олега-то нашего знал? – спросил Виктор Сергеевич.

– Нет… к сожалению. Мой приятель, тоже Олег, кстати, знал хорошо. Он и попросил навестить.

– Кто это? – глянул мужчина на Татьяну.