– Кто она?

– Ну… Антуанетта. Очень переживала за тебя… просила как следует за тобой следить…

Владимир ничего не отвечает. Добраницкий тем временем ухитряется пораниться об острый осколок стекла, с воплем роняет все, что успел собрать, трясет рукой в воздухе и наконец, как маленький ребенок, сует порезанный палец в рот. Балабуха делает страшные глаза.

– Август, – негромко говорит Владимир, – брось тут возиться… Принеси мне лучше, знаешь… льда и полотенце… Что-то мне не очень хорошо.

– Ага! – кивает Август и бросается к двери. – Я мигом!

Когда он ушел, Владимир сказал гиганту:

– Знаешь что, Антон Григорьич, притвори-ка как следует дверь… Есть серьезный разговор.

* * *

«Его превосходительству

военному министру графу Чернышёву

от особого агента Сотникова.

Совершенно секретно.

Донесение.

Имею честь доложить вашему превосходительству, что известный вам господин Г. недавно поставил под угрозу всю операцию, порученную мне вашим превосходительством. По чистой случайности ему удалось обнаружить в камине тайник, заготовленный почившим в бозе господином Жаровкиным, после чего он с непростительным легкомыслием дал неизвестному лицу подстрелить себя. В результате бумаги Жаровкина, в которых вашему преданному агенту была такая нужда, оказались утрачены, а сам господин Г. лежит при смерти, и доктора не надеются на его выздоровление. Скажу вашему превосходительству со всей откровенностию, я не знаю, долго ли еще я смогу работать в таких условиях, когда господа Г. и Б. то и дело перебегают мне дорогу и своими дурацкими действиями беспрестанно сводят на нет все мои возможности».

Резолюция военного министра на донесении агента Сотникова (начертано собственноручно):

«Имею честь доложить вам, милостивый государь, что вы есть совершеннейший осел. С самого начала операции все успехи принадлежат непутевым господам Г. и Б., но никак не вам. То они по чистой случайности выходят на верный след, то – по чистой опять-таки случайности – находят тайник с бумагами. Заявляю вам, что я не намерен долее терпеть ваше разгильдяйство. Если дело будет продолжаться так и дальше, можете по приезде на родину подавать прошение об отставке.

Засим остаюсь, милостивый государь,

благосклонный к вам

граф Чернышёв».

Чудеса в решете. – О том, как кое-кому предложили продать империю за сходную цену, и о трудностях подобных сделок. – Преимущества жасминового аромата перед всеми остальными. – Аптекарская смесь.

Тихим августовским вечером Добраницкий возвращался в российское посольство из очередного увеселительного заведения. Постукивая тросточкой по камням мостовой, он как раз собирался перейти улицу, когда мимо промчалась тяжелая карета, чуть не раздавив его. Август едва успел отскочить обратно на тротуар.

– Вот мерзавцы! – крикнул он, оправившись от испуга и грозя уехавшей карете тросточкой. – Тоже мне, лихачи венские! Ездят, как… в Москве какой-нибудь!

Сильно рассерженный, он продолжил свой путь. На углу к нему подошел любезный франт в белых лайковых перчатках.

– Простите, сударь… Не подскажете, который чае?

– Сейчас, – сказал Август и взялся за цепочку от часов. В следующее мгновение кто-то схватил его сзади за руки, не давая пошевельнуться, а франт извлек из кармана остро наточенный нож.

– Караул, убивают! – заверещал бедный Август и, изловчившись, что есть силы приложил лбом в лицо франта с ножом. Тут сзади подскочил третий ночной гуляка. Это был верзила огромного роста, и кулаки у него, судя по всему, оказались тяжеленные. От его удара тот, кто держал Августа за руки, охнул, стукнулся головой о стену и упал навзничь. Франт, видя, какой оборот приняло дело, бросил нож и кинулся бежать не разбирая дороги.

– Сволочи! – кипятился Август. – Мазурики! Спасибо вам, любезный господин, что вы… Ой, Антон Григорьич?

– Ну, я, – хмуро ответил гигант. – Ты что, много выиграл сегодня? Почему они на тебя набросились?

– Понятия не имею, – признался Август. – Кроме часов, у меня ничего при себе не было.

– Ладно, там разберемся, – буркнул Балабуха. – Эй ты, вставай! – И он носком ботинка пошевелил неподвижно лежащее тело второго убийцы.

– Заснул он, что ли? – пробурчал гигант, когда распростертый на мостовой человек не пожелал встать даже после хорошего пинка. Август подошел поближе и вгляделся в лицо лежащего.

– Ой, – сказал он, после чего встал на колени и взял руку неизвестного. – Пульса нет! – Он приложил ухо к его груди. – Сердце не бьется. Похоже, вы его, Антон Григорьич, до смерти уходили.

– Да я его только разок и стукнул! – рассердился Балабуха. – Что за хлипкий пошел народ, в самом деле!

– Ну да, – подтвердил Август, изучив струйку крови на виске пострадавшего, – а он головкой о стену и тю-тю.

– Так он что, умер? – поразился Балабуха.

– Начисто, – подтвердил Август, после чего быстро поднял свою трость с мостовой и вскочил на ноги. – Знаешь что, Антон Григорьич, лучше нам быстренько отсюда сматываться. Венская полиция убийств не жалует, а ты все-таки при посольстве числишься, тебе в такую историю влипнуть и вовсе не след.

– Да, в самом деле, лучше нам в посольство прямиком вернуться, – подтвердил Балабуха и взял Добраницкого за ворот.

– Да вы что, Антон Григорьич? – поразился тот. – Зачем…. Ой!

Но гигант, не слушая его возражений, поволок его за собой.

– Вот придем сейчас к Владимиру, – задушевно посулил он, приподняв Августа в воздух, чтобы тот не угодил ботинками в лужу, – ты ему все и расскажешь.

– Я – расскажу? – прохрипел Август, болтая ногами в полуметре над мостовой. – О чем?

– Об этом гусе гусарском с двумя пальцами, с которым ты час назад так задушевно общался, – угрожающе сказал Балабуха. – И обо всем остальном тоже.

– Послушайте, Антон Григорьич, – захрипел Добраницкий, барахтаясь в воздухе, – клянусь, я все расскажу! Но это не то, что вы думаете!

– Что я думаю, тебя не касается, – коротко ответил Балабуха и, поудобнее прихватив его за ворот, потащил далее.

Владимир, подперев щеку кулаком, сидел в своей комнате и читал стихотворения Жуковского. Доктор уже разрешил молодому человеку вставать с постели, но постановил, чтобы тот пока никуда не выходил без провожатых. Впрочем, покамест Владимир не собирался покидать свою комнату. Как раз напротив, он ждал гостей, а чтобы вместо гостей к нему не заглянул кто-либо посторонний (вроде того, кто не поленился нашпиговать его свинцом), офицер на всякий случай держал на столе под рукой два заряженных пистолета.